Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

Боге мне пока еще не близки, не принята мной, и потому Джинна я, Владимир Логинов, вычисляю эвристическим интегралом, суммирующим рациональное и иррациональное по пройденному нами с вами пути. Этот интеграл, согласно первой гипотезе Логинова, равен сумме коэффициентов, вычетов, показателей того, с какими особыми точками мы соотнеслись.

Вы можете спросить, в чем состоит третья гипотеза Логинова, хотя, полагаю, вы уже разгадали мои намерения.

Я полагаю — и это основная гипотеза Логинова — что история особых точек — это история возвращения человечества к правде. В первую очередь к правде о себе.

Ложь — пленка нефти на воде, из которой возрастает от простых к сложным формам жизнь. Пленка перекрывает доступ воздуха и света. Ребенок живет чистым, пока не становится хитрым. Понятие чистоты я использую не в смысле синонима порядочности, а для определения непосредственной связи существа с мечтой, с таинством, с вневременным смыслом рождения и естества. Понятие хитрости — это не антоним честности, а обретение способности жить. Хитрость жить — это ложь, одетая в правду. Пленка нефти, покрывающая море, полное планктоном душ.

Взрослый — это мастер жить. Не умеющий жить считается больным или ребенком. Такого лечат или воспитывают. Воспитание — не по сути, но чаще всего, обучение жить во лжи. Ведь воспитание дается воспитателем!

Воспитание — это, к примеру, ленинско-сталинская индустриализация. Ложь пропаганды — только спутница, порожденная более глубокой ложью. Дефиниция такой лжи — это вторая основная гипотеза Логинова. Она в утверждении, что человек — это равноправный элемент общества. Настоящая, глубокая ложь всегда в умолчании! В данном случае в умолчании, какого такого общества. Такого, как видит его оракул, или такого, каким представляет его сам человек-ребенок? Или такого, которое не заставляет разорвать человека связь с его Джинном Моста, чтобы жить?

Тот старый еврей из Кельна, который тенью стоит за моей спиной, поделился со мной словами одной из своих молитв: «Бог, спасибо тебе за день вчерашний. Дай мне силы день сегодняшний прожить в связи со мной Высоким, а мне Высокому — в связи с тобой». Если исключить отсюда гипотезу Бога как объективность, но оставить саму формулу связи с пространством целей и цельного, мы получаем решение. Экологичное решение, как теперь модно говорить среди психотерапевтов.

В последние месяцы я снова обрел привилегию просто читать, по-детски и сколько хочу. Кстати, я благодарен вам. Не без вашего участия я могу не заботиться о деньгах при скромном образе жизни, и позволять себе консультироваться у хороших европейских психотерапевтов. Они считают меня нездоровым. Возможно. Я осознаю себя взрослым ребенком. Нет заботы и о времени. Я готов к любви. Я прошел полный круг, но об этом позже. Вернее, ниже — а вдруг вы сразу заглянете в конец письма.

В брошюре не знаменитого автора мне встретилось понятие — экология человека. Не стану вас утруждать выкладками еще и по этому вопросу. Они, увы, пока не глубоки, да и вы, Андрей Андреевич, надеюсь, не останетесь в обиде на меня, если я предположу, что вас человек профессионально интересует как объект, а не в качестве субъекта. Меня тоже. Так устроены мы, и человека-субъекта оставляем писателю, дай ему Время время и хороших советчиков.

Но экология человека — это сложная система его взаимосвязей с внешним миром, с обществом, и не менее сложных связей разных его психологических и физиологических ареалов между собой — должна, как и все другие системы, задаваться простыми соотношениями фундаментальных параметров. Пропорциями золотых сечений. Старшими членами гармонических рядов. Соотношениями подобия большого и малого.

Общие принципы устройства мира должны проявляться и тут, иначе не могли бы древние точно определять ход небесных светил, обходясь без рядов Фурье.

Как все-таки хорошо писать. Могу до конца высказаться, не опасаясь быть прерванным на полуслове. Надо остерегаться, чтобы не стать графоманом. Так вот, что же это за фундаментальные параметры? Пространство, скорость и ускорение роста. Заметьте, я даже не называю это леммой Владимира Логинова.

Я хорошо помню свое детство. (Психотерапевты и духовники считают, что это хороший признак. Первые подписывают это незакомплексованности, вторые — незамутненности самой души.) Как бы то ни было, я хорошо помню даже то детство, когда о человеке думают, что он ничего не помнит. У меня свое предположение, не входящее, впрочем, в логическое противоречие с психотерапевтами и духовниками. Линия памяти там, где человек начинает жить чужой жизнью, претерпевает качественный переход. Из воздуха в воду. Из воды в лед. Не наоборот. Вопреки третьему закону термодинамики. То есть благодаря воспитателям. Время сгущается в особую точку, заслоняющую взгляду назад прошлый путь. Но я не податлив воспитанию или родился воспитанным. Я помню себя даже таким, который не знает, что есть дни и ночи и что космос не ограничивается животом матери. Да, да. Моя память утверждает, что хранит тепло тогдашней жизни, шевеления ее параметров. Она помнит не Бога, не свет, а уют однородного, гомогенного времени. Потом это утробное время, свернутое в калачик бесконечности, стало разворачиваться вешками лиц, запахов, движений. Людей я запоминал по подаркам. По предметам, которые появлялись с их появлением. Затем я многого не помню, как будто из гена прошлого вырезали целую хромосому. Судя по всему, тут-то меня воспитывали. Неизоморфно — простите за очередное спецсредство. Потом новая ниточка потянулась из школы, но я уже там взрослый. Почти такой же, как сейчас. Уже озадаченный взятием интеграла «зачем я живу». Сформировались взгляды. На устройство общества, на себя самого, на свободу, на отношение к женщине. Увы. Появились привычки, то есть способы осваиваться в пространстве и времени, ускоряться, замедляться. Теперь мои взгляды изменились диаметрально. Пожалуй, и привычки. Я многое взял у афганца, которого местные называли Горцем. Вы, полагаю, не знакомы с этим человеком, но многое вам скажет известие, что это та же кость, что и ваш знакомый в чине полковника. Хотя не в этом суть. Я и сейчас остался самим собой, как ель остается елью, даже когда с нее спадают иголки.

Не подумайте только, что я потерял нить. Единственная нить, которую не следует терять, я как раз держу в руке.

Первая командировка в Кабул укрепила меня укрепила меня в убеждениях. Один ваш коллега, такой, как вы, назвал меня тогда аристократом. За брезгливость к поджогам кишлаков, к побоям в тюрьмах, к вранью комиссаров, к расстрелам контрреволюционеров. Вы бы определили меня иначе, тоньше. Вы заметили, что я не пацифист, не принципиальный противник революций и крови.

Вы назвали бы меня диссидентом. Отрицателем скверной реальности в