Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

же и тем более не все равно. Ты взращен, а я отщепенец. Ты переймешь по наследству, а мне Балашов ближе. Передастся не по подобию, а по образу. Так действует закон усреднения идеи и выхолащивания сути. Вот в чем ловушка демократии среднего, из которой не выбралось человечество к демократии высшего. И даже наш орден падет жертвой демократии среднего, после того, как ты на место Андреича. Что уж говорить о более слабых духом! А вот логиновское письмо афганец с собой. Оригинал. Потому что Логинова-чужака на место полковника Куроя наметил. Афганец умный!

Афганец согласно кивнул, чем погрузил Кошкина в глубокое раздумье. В конце концов, надоели ему все эти восточные мудрецы. Не они, а он на том свете побывал, да вернулся. Ему дело Миронова и перенимать, ему орден поднимать теперь. Не Рафу.

— Буддист и исламист, не умеете пить — не надо. А мне налей. На посох. Союзники, мать вашу. Орден никогда не падет. Ни-ког-да.

Раф не стал спешить разливать коньяк. Курой не торопил его, хоть и близился час отлета. Главное, что Раф понял афганца, понял его намерение и направление пути. Курой подумал, что лучше было бы, если бы этот человек занял место Миронова.

— Полковник… Пока полковник, если ты узнаешь точно, кто меня и Андреича, ты дашь знать? А, союзник? Вот за это выпьем. На пиндосов и немцев плевать, но мне самому с теми ребятами посчитаться хочется, — Вася наполнил стакан и выпил.

— Если не нам, афганец, то писателю Балашову. Он хоть еще может разобраться, за что нынешняя война, — добавил Шариф, чем вызвал у товарища гримасу недовольства.

Афганец не ответил. Ему пришло на ум, в чем на самом деле коренится просчет Василия Кошкина. Полковник Кошкин считает, что в их жизни, как в детективном романе, можно выйти на след и обнаружить настоящего врага путем логических операций, оперативных мероприятий, обмена сведениями с союзниками и проницательной сверки деталей. Нет! До настоящего врага надо дорасти, поднимаясь в росте своем со ступеньки на ступеньку, и, если тебе повезет, если ты — избранник Аллаха или, на русский лад, бога судьбы Авось, то враг сам явится и откроет свое лицо. Оказывается, Миронову повезло. Что теперь искать убийц, когда они сами себя нашли! Курой созрел до Зии Хана Назари. А в остальном ты прав, полковник Василий Кошкин. Прав, что по-прежнему не веришь мне и видишь во мне моджахеда Карима. Только не Курой уже и не Карим, а Карим аль-Хуссейни!

«Что верно в устах мудреца, то ложью слетит с губ глупца. Не тревожься, мудрый русский, до тебя сказано — миру Земли не суждено сойтись к одной земной правде».

Отправив гостя на рейс, Шариф и Кошкин на этот раз, доехав до Москвы, сразу расстались. У обоих нашлись срочные дела.

— До встречи, старик?

— До встречи.

Раф вскоре, не откладывая, отправил Балашову письмо, где изложил посетившие его соображения об историческом значении штучного Миронова и дальнейшей судьбе ордена. В приписке он просил поцеловать Машу и не терять бдительности. А еще обязательно выслать книгу, как только рукопись обретет законченный вид. После посещения почты Шариф пошел напиваться в элитном клубе, где принял твердое решение уйти от жены к любимой юной подруге. Поскорее, пока сила есть для воспроизведения простейшего подобия. Чтобы для чего!

Курой улетел в Душанбе, а оттуда — в Кабул, где задержался. Ему предстояла большая работа: собрать свое войско.

Курой с Фахимом в Панджшере Лето 2005-го. Афганистан

Американское командование в Афганистане приступило к очередной масштабной операции на юге и на западе в конце лета. Офицеры по связям с прессой говорили о наступлении на базы террористов и талибов, которые с последними силами собрались для того, чтобы сорвать выборы в парламент. Журналисты, особенно те, что из Европы, не уставали язвить по поводу последних сил питомцев муллы Омара, которые и через три года после полного разгрома и искоренения все никак не искоренятся. Громкие наступления проводились уже столько раз, что интерес к ним угас, а в успех мало кто верил. «Анаконда», «Рог быка» — в Вашингтоне все еще любили звучные названия. Десятки убитых талибов, сотни пленных. Откуда же они берутся, живые и свободные, вновь и вновь? Надоело.

И мало кто из наблюдателей обратил внимание на то, как офицеры с тяжелыми, гладко выбритыми подбородками много говорят о союзниках — румынах, итальянцах, поляках, но впервые ни словом не упоминают о поддержке афганской национальной армии.

* * *

Полковник Курой отправился в штаб-квартиру маршала Фахима, через Файзабад в Панджшер. Дорога не долгая, каждый камешек знаком. Он сидел за рулем сам, а адъютант, из новых, расположился рядом. Офицер был таджиком, поступил к нему по рекомендации маршала. Он в пути в охотку посвящал полковника в новости, полученные от родственников из Ирана, о чудачествах тамошнего нового президента, об атомной бомбе, о хлебе, о том, что дураков становится все больше, а красавиц — все меньше, сетовал на распространение мужеложества. Этот треп не мешал полковнику распутывать клубок своих мыслей. Курой думал о том, за чем на этот раз его призывает маршал. Опять будет ему сулить генеральские лампасы?

В течение последних двух лет контрразведчик избегал возвращаться в штаб, принять генеральство, а вместе с ним и новые заботы. Курой отказывался. Маршалу в последний раз он так и сказал: «У маленькой змеи яд злее. Если серьезное дело будет, тебе Курой-полковник опять больше генерала сгодится». Весь смысл заключался в слове «опять», и маршал прекрасно понял это. Слишком много при штабе генералов стало, слишком мало полковников. Это было как раз перед весенним звонком Рафа Шарифулина.

И вот теперь Курой счел, что его время пришло.

Политические шашки решительно изменились. Так решительно, как если бы белые стали черными и наоборот. Терпение, опыт и напористость крупных фахимов и фахимов помельче принесли плоды, а президент Карзай подтвердил, что он настоящий афганский вельможа, царедворец, умеющий выживать в интригах двора и боя. Приведенный к власти американскими деньгами и бомбами, возведенный в президенты благодаря спектаклю «честных всенародных выборов», проплаченному, срежиссированному и разыгранному умнейшими западными опекунами, Хамид Карзай уловил момент, когда все же еще не все карты его внутренних противников биты, когда фахимы и дустумы еще готовы торговаться за последний рубеж — выборы в парламент, и сделал то, что до него делали многие умельцы выживать в Азии, и в очередной раз чего совершенно не ждали его опекуны, для которых