Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс

падает на мостовую. Но сегодня прохладно, и тропал спасает, пусть и пригибает к земле. Тем более бесконечно жаль было бы испачкать выстраданное всеми правдами и неправдами пальто. Сапоги тоже удобнее туфель, хотя пятка неприятно хлопает при ходьбе.

Харвуд Мьют расположен подковой, я медленно бреду и всматриваюсь в двери, пытаясь опознать в темноте молоток в форме линкольновского бесенка – и правда чертов, даже с моим отличным зрением это не просто.[20]

Нужный георгианский дом оказывается втиснут между двумя точно такими же георгианскими домами – какое занудство в самом деле. К счастью, в домах не горит свет, возможно, жильцы спят, а возможно, стоят за тюлем и смотрят. Боже. Агата. Давай хотя бы не будем приплетать сюда готические романы Блэквуда – и без него тошно. Но меня же действительно могут заметить: кто-то взглянет в окно, когда пойдет попить воды… Я явно лезу не в свое дело. Стоит придерживаться принципа невмешательства и оставить дело на откуп полиции. Можно даже красиво назвать это стратегической независимостью Агаты Ласселс от внешнего мира. Буду как Швеция.

Именно поэтому я обхожу дома со стороны переулка – узкий, вымощен старым булыжником, он явно старше зданий вокруг. В переулок выходят по одному окну каждого дома, и здесь темно, хоть глаз выколи. Крошечный задний двор гадалки окружен низкой стеной из осыпающегося кирпича с деревянной калиткой – я ее просто перешагиваю. Сменим Швецию на Швейцарию – нейтралитет Агаты Ласселс вооруженный. К черту полицию. Инспектор сам сказал: «Используйте другой подход». Конечно, он имел в виду нечто совершенно иное, чем лазить по чужим домам, но… сам виноват – надо формулировать точнее.

Задняя дверь заперта, но ничто не может быть лучше чужой забывчивости: переворачиваю дешевый плетеный коврик, и вуаля – то, что нужно. Ключ.

Я внутри. Теперь понимаю: на улице на самом деле довольно светло – внутри дома совершенная, абсолютная тьма, видимо, шторы задернуты, не пропускают лунный свет. Я стою не шевелясь, и даю время привыкнуть глазам. Глухо бьется сердце. Сам дом молчит, он мертв – непривычно и дико, но, возможно, жив он никогда и не был. Дома – странный организм, чтобы вдохнуть в них жизнь, нужна настоящая любовь, прикосновений и слез недостаточно.

Перчатки. По привычке засунула их в карман юбки. Нельзя трогать вещи без перчаток. Боже, я то ли домушник-неудачник, то ли горе-детектив, пытаюсь определиться, пока ожесточенно тру перчаткой дверную ручку. Скорее всего, их придется выкинуть по возвращении. Жаль. Шелковые. Из прошлой жизни.

Если я сообразила про отпечатки, неужели Доггер не сообразил бы? Ведь способность разгадывать криптограммы заключается не в навыке, а в умении подходить к проблеме…

Фонарик! Если шторы занавешены, то и света никто не увидит. Я нажимаю на кнопку, и слабенький луч выхватывает фрагменты обстановки из темноты. Очевидно, я на кухне: все та же «Aga», столешница, раковина… Все очень чистое, как будто и не пользовались. Может, гадалка предсказала свою смерть и решила напоследок прибраться, вместо того чтобы паковать вещи и убегать сломя голову?.. Меня, кстати, посещают похожие мысли с утра: если умру и мой труп отвезут к коронеру для вскрытия – не подумает ли он, что одета неряшливо, к примеру: ох, вот ведь, леди, а у подола опушка распустилась, стыд-то какой. Приходится заставлять себя следить за такими мелочами, хотя и порой на них нет сил.

На первом этаже всего две комнаты – кухня и гостиная. Очевидно, сеансы проходили в гостиной: в центре большой круглый стол, укрытый мрачным черным бархатом. Соответствует трагичным событиям. Еще более соответствует трагичным событиям кровавое пятно на полу. Мне кажется или оно с вкраплениями бело-костного? Нет, кажется но крови достаточно много. Кровь должна была попасть и на Доггера, если я правильно понимаю механику удара шаром по голове. Хотя… Должно же зависеть от самого удара? Поражены ли крупные артерии… Не знаю.

Лестница на второй этаж. Скрипучая. Над лестницей репродукции картин Дали в рамках. Честно говоря, в георгианском доме ожидаешь увидеть какого-нибудь Тернера или Рейнольдса, но «Великий мастурбатор»… Интересный выбор. Дальше висит более нейтральный Блейк – «Великий архитектор». Думаю, репродукции здесь для создания настроения. Снова свечу фонариком на стол: да, если тяжелое уродливое кресло – место гадалки, то клиент сидит на неказистом стуле и смотрит прямо на «Мастурбатора». И ужасается. Я бы повесила «Предчувствие гражданской войны», она более шизоидна. Но в целом психологически грамотно.

На втором этаже на каждой стороне коридора по одной двери и еще одна в торце – очевидно, ванная.

Начнем с правой. Гостевая спальня. Кровать заправлена стеганым одеялом застиранного бежевого цвета, комод… Вместо одной из ножек подсунут «Справочник железных дорог, ноябрь 1945 года» – я специально наклоняюсь рассмотреть, – это пока единственная книга или ее подобие, встретившееся в доме. В целом, как и справочник, комната очень занудна. На комоде стоят два парных стаффордширских кувшина в цветочек, от которых так и несет казенщиной, комнатой над пабом.

Вторая комната – хозяйская спальня. Тут, кажется, тоже ничего интересного. Стоит трюмо с крутящимся зеркалом – прекрасный образчик современной мебельной деградации. На трюмо беспорядок: кисти, которые должны стоять в высоком стакане под малахит – экзотичный выбор, – раскиданы по столешнице, грязные, кое-кто не беспокоился о состоянии своей кожи… Впрочем, вряд ли кожа без сыпи смягчила бы удар хрустальным шаром. И… Не может быть. Флакон духов. Витой, закрученный флакон, пробка украшена двумя летящими – крыло к крылу – голубками. Беру его в руку. Это флакон Рене Лалика, не будь я Агатой Ласселс. Я помню, я видела в каталоге. Все равно, что в нем налито, пусть касторка, – прекрасен. Свечу на флакон фонариком, свет распадется по граням, хотя, казалось бы, обычное стекло. Почему стоит здесь, такой прекрасный, линии плавные, летящие, голубки как будто сейчас взмахнут крыльями, вспорхнут, потревоженные бесцеремонным светом моего убогого фонарика. Боже. Вспоминаю дешевые кувшины из гостевой, подсунутый под ножку справочник. Флакон – дорого, и духи – дорого, перестала ими пользоваться около четырех лет назад, стало жаль платить наценку за контрабанду. Может, у нее и… О, да. Около десяти пар небрежно брошенных капроновых чулок в выдвижном ящике шкафа. Но по сравнению с флаконом чулки – мелочь. Не то, чтобы я не могу себе позволить такой прекрасный флакон. Конечно, могу. И несколько подобных флаконов даже стоят у меня на туалетном столе – достались от матери, но не флакон Рене Лалика. Чтобы позволить его себе, придется отказаться от чего-то другого, придется