Белая ложь - Данил Харченко

Развернувшись на каблуках своих чёрных оксфордов, Одри направилась к Мэтту. Он уже стоял у полок, перебирая какие-то папки, и, когда она подошла ближе, неловко засунул руки в карманы своего светлого блейзера.

— Ты ведь правая рука Джини? — начала Одри тихо, словно не хотела, чтобы их услышали девчонки. — Знаешь всё и обо всех, верно?

Мэтт чуть смутился, пожал плечами:

— Ну… да. Вроде того.

— Тогда скажи, — Одри посмотрела прямо ему в глаза. — Как мне связаться с Оливией? Секретарём, которая раньше работала у директора.

— Она никуда не уехала, — после паузы ответил он. — Живёт в учительском крыле. Сент-Джеймс Винг, комната пятьсот двенадцатая.

— Отлично, спасибо, — кивнула Одри и похлопала его по плечу. Она уже собиралась отвернуться, но Мэтт неожиданно задержал её руку.

— Слушай… — начал он, теребя манжет пиджака. — А у Джиневры есть парень?

Одри прищурилась, и на её лице мелькнула лёгкая улыбка.

— Нет.

— Как думаешь, если я приглашу её на весенний бал, она согласится? — Мэтт опустил взгляд на пол, рассматривая тёмные прожилки паркета.

— Думаю, у тебя есть все шансы, — спокойно ответила Одри и снова дружески похлопала его по плечу.

Она вернулась к столу, предупредила девочек, что ненадолго отойдёт, и вышла из библиотеки.

На улице уже стемнело. Холодный воздух пах сосновой смолой и сырым асфальтом. Дорога к учительскому общежитию тянулась мимо тёмных аллей, и Одри постоянно казалось, что кто-то идёт следом. Фонари горели редкими жёлтыми пятнами, и каждый шорох из леса отзывался в животе тревожным спазмом.

Учительский корпус — Сент-Джеймс Винг — выглядел мрачнее, чем «Брайер-Холл», где жили они. Студенческое здание напоминало огромный замок с башнями и витражами, тогда как общага для преподавателей больше походила на старый европейский пансионат: серый камень, узкие балкончики с коваными решётками, остроконечная башенка в углу. На пятом этаже горели всего три окна.

Одри толкнула тяжёлую дверь. В холле было прохладно и тихо. Стол консьержа пустовал, лампа на нём не горела. Коридор тянулся длинной линией, и его стены были украшены старомодными латунными бра, которые едва освещали ковёр с затёртым орнаментом. В отличие от «Брайер-Холла», где в это время можно было услышать смех студентов или доносившуюся из проигрывателя пластинку, здесь стояла гнетущая тишина. Даже шаги её оксфордов звучали непривычно громко.

Поднявшись на пятый этаж, Одри заметила, что чем выше она поднималась, тем тише становилось здание. Шаги по деревянной лестнице отдавались в гулкой тишине, и ей казалось, что даже электрические лампочки здесь жужжали тише. Коридор тянулся длинным узким туннелем, в котором пахло смесью дорогих духов и старого лака для паркета. Почти все двери были плотно закрыты, только из-под одной — с номером 512 — пробивалась тёплая полоска света. Оттуда доносился тихий шансон на французском и еле слышное мычание подпеваемого голоса.

Одри замерла на секунду, глубоко вдохнула и постучала трижды. Дверь открылась резко, без промедления, так, будто за ней стояли и ждали этого сигнала.

— Одри Блейк, — произнесла женщина с легкой усмешкой.

Перед ней стояла Оливия. Короткая светлая стрижка, идеально уложенная в стиле конца семидесятых, блестела в свете лампы. На ней был длинный халат из переливающегося атласа, с отделкой из перьев по вороту и манжетам. В руке она держала бокал белого вина, а в другой — длинную тонкую сигарету с янтарным мундштуком. В воздухе уже висела сизая дымка.

— Чем могу помочь? — её голос звучал мягко.

Одри почти на мгновение растерялась: в присутствии Оливии всегда было трудно сохранять уверенность. Она казалась женщиной, которая знает куда больше, чем говорит.

— Мисс… — Одри осеклась. Ведь фамилии она не знала: они всегда звали её просто Оливией.

— Донован, — спокойно продолжила женщина, будто подхватила за нее мысль.

— Мисс Донован, — кивнула Одри, чуть выпрямившись. — Мне нужно с вами поговорить.

Оливия сделала приглашающий жест и отступила вглубь. Одри шагнула внутрь и сразу почувствовала разницу: за дверью коридорная стылость исчезла, а сама комната напоминала другой мир.

Уютное освещение исходило от высокой лампы с бахромой, свет падал мягкими пятнами на стены, оклеенные обоями в крупные оранжево-жёлтые цветы. По полу раскинулся массивный ковёр густого солнечного оттенка, настолько пушистый, что обувь Одри утонула в ворсе. В центре комнаты возвышалась круглая кровать с ярким покрывалом в геометрический узор — треугольники синего, розового и лимонного цветов. У изголовья громоздились подушки, обтянутые блестящей тканью, а рядом стоял низкий стеклянный столик, заваленный журналами Vogue и Vanity Fair. На подоконнике теснились хрустальные флаконы с духами, а рядом догорала аромасвеча с запахом сандала.

— Эту комнату я делала сама, — сказала Оливия, усевшись в огромное кресло кислотно-розового оттенка, которое выглядело так, словно его только что привезли с витрины модного салона. Она сделала глоток вина, чуть прикрыла глаза и лениво улыбнулась. — Моя гордость.

— Здесь… необычно, — призналась Одри, оглядываясь.

— «Необычно» — это вежливое слово для «слишком дерзко для учительской общаги», — отмахнулась Оливия. — Так вот… пришла говорить о Клэр?

Одри слегка напряглась, но кивнула.

— Вы что-то знаете? — её голос прозвучал настороженно.

На мгновение Одри почувствовала облегчение: разговор вышел на нужный путь без лишних уловок. Последние дни все больше людей старались обходить имя Клэр стороной, будто её существование стало запретной темой.

Оливия медленно крутила бокал в руках. Лицо её стало серьёзнее, линии скул будто заострились.

— Одри… — она произнесла её имя тоном, от которого мурашки пробежали по спине. — Если я что-то и знаю, то не могу сказать тебе этого. И советую тебе — и твоим подружкам — держаться подальше.

Она затушила сигарету в тяжелой стеклянной пепельнице и посмотрела прямо на Одри.

— Я знаю, что Клэр получала какие-то кассеты! — вдруг выпалила Одри, сама удивившись, насколько резко вырвались эти слова.

Оливия, сидевшая в кресле с бокалом вина, дернулась едва заметно, но это движение сразу выдало её напряжение. На секунду её улыбка исчезла, а глаза стали холодными, внимательными.

— Не помню ни о каких кассетах, — проговорила она, и голос её был сухим, почти механическим. — Одри, я сожалею о том, что случилось с Клэр, правда. Но пусть этим займётся кто-то другой.

Одри стояла, сжимая в руках ремешок своей сумки, и чувствовала, что слова застревают в горле. Она знала: если сейчас уйдёт, второго шанса может не быть.

— Пожалуйста, мисс Донован, — её голос сорвался, и в глазах появилась влажная мольба. — Кажется, всё повторяется!

В комнате стояла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь хрипловатым щелчком иглы на проигрывателе — пластинка уже дошла до конца, но никто не выключил её.