Карамельные дюны - Алина Егорова

сам не позволял выплеснуться гневу наружу. То же касалось и страсти. Ни одна женщина, даже самая восхитительная, не имела никаких шансов вскружить Камилу голову без его желания. Будучи эстетом, он ценил все красивое, его цепкий взгляд никогда не пропускал ни одного хорошенького личика и прелестной фигурки. Но предпринимал какие-либо действия он редко. Чтобы это произошло, требовалось совпадение ряда условий: его собственное желание развеяться с новой знакомой, кроме привлекательной внешности наличие у дамы изюминки и проявление с ее стороны интереса, чтобы не тратить силы впустую. Так было всегда: подруг он выбирал сам и только сам. Камил не допускал, чтобы выбирали его. Он считал своим достижением, что однажды сумел устоять перед сногсшибательной женщиной. Он не позволил себя пленить, хоть это ему едва удалось: заставлял себя не смотреть в ее сторону, когда голова сама поворачивалась, контролировал себя, сдерживал порывы ответить на кокетство и явные намеки. Соблазнить красотку не так сложно, гораздо труднее справиться с собой, не пойти на поводу у собственной страсти. Яцкевич гордился тем, что ему подвластен самый сильный человеческий инстинкт. До последнего времени было именно так.

Любовь подкралась неожиданно, без разрешения вторглась в его жизнь и не собиралась подчиняться разуму. Она вела себя возмутительно, как нахальная, незваная гостья. Камил злился на себя, не хотел мириться со своим чувством, пытался сбросить его с души, как слабость, вылечить, словно болезнь. Все было тщетно — он угодил в капкан, выбраться из которого не хватало сил. Любить Сонату оказалось неудобно — не взаимно и поэтому безнадежно. Ухаживать за ней глупо — давно не мальчик, чтобы носить цветы-конфеты и приглашать в театры. Больше всего Камил боялся выглядеть смешным. Он для нее слишком стар. Был бы богат, а то ведь и предложить ей нечего. Вдруг она воспримет все с улыбкой и будет эта улыбка жалостливая, как к убогому? Нет, к такому унижению он не готов.

Камил старался себя убедить, что все это наваждение и оно скоро пройдет. Пытался забыться в объятиях случайных спутниц, вытеснить мысли о ней работой и безудержным пьянством. Подруги раздражали, работа не шла, а с похмельем возвращалась тоска. Соната не выходила из головы, она дразнила, злила, околдовывала.

Яцкевич думал о ней всегда и чувствовал себя безнадежно пропащим. Он пребывал в сумрачном настроении, стал злым, как черт, и несчастным. Наконец-то ему, прожженному сердцееду, досталось по заслугам.

* * *

Андрей Атаманов пребывал в отвратительнейшем настроении. Сегодня стало известно о гибели Майи Снегиревой. Не успели они ее как следует допросить по делу Любавиной, как на тебе — сама Майя померла. Из всей новогодней компании Снегирева была наиболее важным свидетелем, поскольку знала Сонату больше остальных. А теперь выходило, что и дело Снегиревой отдадут в их отдел.

Майю обнаружил ее муж Сергей. Он пришел домой воскресным утром, заглянул в комнату и увидел лежащую на полу жену.

К приходу милиционеров Снегирев был уже сильно пьян. Он выпил около половины литра коньяка без всякой закуски ввиду ее отсутствия. В последнее время Сергей появлялся дома редко, и Майя совершенно перестала заботиться о пополнении холодильника, сам же глава семьи не считал нужным запастись продуктами. Оценив мутное лицо вдовца и пустую бутылку рядом, Юрасов сделал вывод, что толку от беседы с ним сегодня не будет.

На теле Майи не нашли никаких следов насильственной смерти, то же самое явствовало из предварительного заключения судебного медика. По всему выходило, что женщина умерла от сердечного приступа. То, что при жизни у Майи сердце было абсолютно здоровым, никого не смущало: правоохранительные органы предполагаемая причина смерти устраивала, а ближайший родственник погибшей — Сергей — не возражал.

Никто и не пошевелился бы, чтобы возбудить уголовное дело, — труп явно был не криминальным, но поступило указание сверху, и пришлось работать как положено. На беду следователя, личность Снегиревой оказалась известной: Майя была популярной ведущей городской радиостанции.

— Вот счастье привалило! Не хватало еще расследовать убийство «свободы слова», — сокрушался Атаманов.

После повторной экспертизы выяснилось, что Снегиреву все-таки убили или имело место самоубийство, но причиной смерти никак не являлся предполагаемый ранее сердечный приступ. На это указывал обнаруженный в ее организме яд. Отрава была специфической: она вызывала летальный исход на шестой день проникновения в организм. До этого жертва могла чувствовать лишь легкое головокружение и слабость.

— Миша! Зайди, пожалуйста, — сказал Андрей в трубку телефона, после чего спустя минуту на пороге его кабинета материализовался лейтенант Костров.

— Вот, — сунул ему Атаманов дохлую картонную папку. — Займешься делом Снегиревой, будь оно неладно.

* * *

Сергей Снегирев имел помятый вид: пиджак, рубашка, джинсы — вся одежда на нем была в складках, сам он оброс щетиной и выглядел очень усталым. В другой раз Шубин подумал бы, что перед ним человек, раздавленный горем, которого выбила из колеи потеря горячо любимой супруги. Но Анатолий хорошо помнил встречу с Майей и знал о разладе в семье Снегиревых. Шубин специально пришел на допрос послушать, как вдовец ответит на вопросы Кострова. Анатолию также стало любопытно взглянуть на человека, за которым была замужем очаровавшая его радиоведущая. К Снегиреву он испытывал что-то вроде ревности, и он ему не нравился уже только тем, что осмеливался огорчать такую удивительную женщину, как Майя.

— Как вы думаете, кто мог свести счеты с вашей женой? У нее были враги?

Сергей пожал плечами, затем глубоко вздохнул и помотал головой.

— Нет. Не было у нее врагов. На самом деле, я не знаю.

— Как это не знаете?

— Ну… Мы с ней ее работу не обсуждали. А насчет врагов… Может, и было что. В нашей стране журналистов не жалуют, скажет кто лишнее, ему сразу пулю в лоб.

«Ишь как заговорил, шельмец! Хочет навязать свою версию: убийство из-за профессиональной деятельности. Видать, неспроста ты, парень, стараешься. Рыльце-то небось в пушку», — сделал вывод Шубин. Сергей ему не нравился все больше.

— Вашу жену отравили, — заметил Костров. — Судя по всему, яд она выпила в новогоднюю ночь. Вы сами где встречали Новый год?

— Дома.

— Жена в ресторане, а вы дома, — усмехнулся Миша. — Вы поссорились?

— Нет, что вы. Просто я не люблю шумных компаний, а Майя — человек публичный, ей нужно выходить в свет, веселиться, общаться с людьми. Я не возражал против ее образа жизни — хочет в ресторан, пусть идет. А мне уютнее дома перед телевизором. Поднял стопочку под куранты, часок телевизор посмотрел, и спать.

— То есть ночь с тридцать первого декабря на первое января