Карамельные дюны - Алина Егорова

ней он мог быть бесконечно откровенным. Камил никогда не думал, что ему, сильному мужчине, занимающему не последнее место в этой жизни, станет необходимо общение с простой и бесцветной, ничем не примечательной женщиной. Без Сонаты он задыхался, был разбит и потерян. И стоило только приблизиться заветной дате — дню окончания командировки Соны, — как Камил снова ощутил прилив бодрости. Уже накануне он тихо напевал задорные частушки и улыбался споим мыслям.

Еле дождавшись утра, Камил набрал Сонин номер. К его разочарованию, абонент был недоступен. «Ну, правильно. Выключила телефон, чтобы отоспаться с дороги», — укорил он себя за бестактность раннего звонка. Ему повезло ближе к обеду. На этот раз он услышал долгожданный голос Сонаты, отчего почувствовал себя счастливым.

— Когда мы сможем увидеться? — нетерпеливо поинтересовался Камил.

Ответ его огорчил. У Соны на весь день были запланированы дела, и лишь завтра она могла выкроить для него время. Но Камила устроил и такой вариант.

Ирина

Рано Ирина обрадовалась: Камил снова расцвел и светился от счастья — налицо все признаки любовной эйфории. «Я за тобой заеду. Лучше заберу тебя у „Звездной пыли“», — ворковал он по телефону, излучая безграничное блаженство.

Снова «Звездная пыль». У Иры опустились руки. Не успела она успокоиться, как беда снова постучалась в их дом. Развлекался бы со своими пустышками, менял бы безликих девок пачками — кто ему мешал? С загулами мужа она смирилась, знала, что все эти дешевые девицы не опасны. Они не способны всерьез увлечь Камила, чтобы тот ушел из семьи. А Майя Снегирева — совсем другое дело: красивая, интересная, умная и просто потрясающая. К тому же популярная, что, несомненно, прибавляло ей баллы.

Майя нравилась и самой Ирине: речь ведущей плавная, спокойная, передачи ее интересные, с индивидуальными авторскими чертами. Недавно в эфире стартовал новый проект Снегиревой, посвященный историям из жизни обычных людей. Истории выбирались с интригами и неожиданными поворотами, рассказывались они легко и увлекательно. «Закрома души» выходили в девять вечера по воскресеньям, и их так приятно было слушать за чашкой ароматного чая. В доме Яцкевичей имелся только один приемник, стоявший на кухне, и Камилу ради «Закромов души» приходилось присоединяться к обществу жены. Супруги вместе чаевничали под мерное мурлыканье Снегиревой, и в такие минуты Ирине казалось, что в их семью вернулось согласие.

* * *

Соната не могла сказать, что Яцкевич ей понравился сразу: он производил впечатление самовлюбленного типа и прожженного ловеласа. Таких она не любила и старалась обходить стороной. Но было в Яцкевиче нечто, что притягивало магнитом и западало в душу. Манера ли держаться, лукавый взгляд, или тембр голоса, а может, все вместе и еще что-то неуловимое приковывали внимание к этому мужчине. Относительно себя она знала точно: Камил околдовал ее зелеными глазами, поразительно похожими на глаза Леси.

Их внезапная встреча около радиостанции с последующей беседой в кафе позволила увидеть Камила в другом свете. Там, на Петроградской, за чашкой кофе, Яцкевич выглядел беззащитным и настоящим, без напускной важности и неприступности, и разительно отличался от того высокомерного сноба, который предстал перед ней на конференции. Его искренность располагала, юношеский идеализм умилял. С ним было интересно, и Соната вдруг почувствовала родство их душ.

Несомненно, Камил занимал в уголке ее сердца особое место. Странное чувство испытывала к нему Соната. Что это было, она объяснить не могла. Не любовь и не страсть, что-то иное. Он для нее много значил, Камил стал частью ее жизни и ее самой, напрочь поселившись в ее мыслях. Она не желала думать, во что разовьются их отношения и разовьются ли вообще, но ей очень хотелось не терять с ним связь как можно дольше. Она знала наверняка: у Камила к ней непростое отношение, он ее воспринимает иначе, чем других своих подружек. Это радовало, даже немного льстило и одновременно тревожило. Сейчас она служит ему лекарством от скуки, новой, необычной забавой, но настанет время, когда Камил наиграется в игру с названием «Соната» и их общению придет конец. Чтобы отсрочить этот момент, надо оставаться интересной и быть ненавязчивой, чтобы не создавать хлопот, которые Камил не любит. Иногда наедине с собой Сона бунтовала против такого несправедливого положения вещей: почему это она должна подстраиваться под него и быть ему удобной? Если быть интересной получалось само собой, то с ненавязчивостью дела обстояли хуже. Хотелось вести себя безрассудно, словно с приятелем: звонить ему без повода, просто так, чтобы поболтать, приглашать на встречи и получать приглашения в ответ. Только не подруга она ему, чтобы быть с ним на равных. Камил вообще очень ревностно относился к этому вопросу и не приемлел панибратства. Она заметила, что Яцкевич вел себя так же в отношении к ней: не решался приблизиться, спросить лишнего или ответить невпопад. Между Камилом и Сонатой лежала ими же созданная дистанция, сократить которую никто из них не решался: Камил не хотел делать первый шаг, равнозначный шагу в неизвестность. Сонату останавливало его бездействие, которое, кроме как равнодушием, она объяснить не могла.

«Лучше быть как все, — иногда сердилась Сона. — Не возникало бы столько сложностей. Наверное, приятно кокетничать и глупо хлопать ресницами, ласково называть его Камишей и нести всякую чушь. Только и в этом есть свой недостаток: так можно надоесть Камилу еще быстрее. Подружек у него полно, и меняет он их бесконечно».

Как же так сделать, чтобы оставаться собой, то есть вести себя с Камилом естественно, как сейчас, но только немного свободнее? Для этого надо всего ничего — чтобы Камил этого захотел. «Приставать бы начал, что ли», — мечтала Соната. Только Камилу и в голову не приходила подобная мысль. «Ради духовной близости можно пойти на близость физическую. Это даже интересно», — думала она, разглядывая его фото. Но это оставалось всего лишь фантазией, смелой, отчаянной, молчаливой, которой никогда не суждено воплотиться все по той же причине: Камил сам до такого не додумается. А если вдруг это произойдет, то он не отважится на непристойное предложение; Соната ни за что не предпримет ничего первой: не станет посылать ему сигналы, не явится в соблазнительных нарядах и не будет смотреть на него томным взглядом.

Камил

Камил Яцкевич всегда считал себя независимым от эмоций и настроения. Он думал, что может владеть собой и управлять своими чувствами, хладнокровно отдавая приказы собственному сердцу. Так было всегда: ничто не могло всерьез его разозлить или вывести из равновесия, если он