Холод в Берлине - Эуджен Овидиу Кирович

Бауэр появился минут через двадцать вместе с агентом в форме. Оба шли медленно, слегка сутулясь, словно участники невидимой похоронной процессии. Когда инспектор поднял глаза и увидел меня, его и без того мрачное лицо потемнело еще больше. Он велел своему спутнику зайти внутрь и спросил, что мне нужно.

– Говорят, вы решили закрыть дело Амалии Шульц, – начал я, и он кивнул. – Вы общались с ней по телефону? Лично?

– Она звонила нам позавчера. Да, я сам с ней беседовал.

Я предложил ему сигарету и прикурить.

– Что она сказала?

Мы сели на скамейку, и, куря, он рассказал, что, по словам девушки, представившейся Амалией Шульц, в пятницу вечером ее избили и ограбили в советском секторе, однако она сумела добраться до дома, а на следующее утро покинула город. Она не заявляла в полицию, поскольку все произошло очень быстро и ей не удалось разглядеть лица двух нападавших.

– Она сказала, кто напал? Военные или гражданские?

– Гражданские.

– И они бросили Амалию в том доме, где я ее нашел?

– Фройляйн Шульц сказала, что вы приняли за нее другую девушку, поскольку после нападения она направилась прямиком домой.

– Почему вы уверены, что говорили с настоящей Амалией?

– Я попросил говорившую позвонить во французскую военную администрацию, чтобы кто-нибудь удостоверил ее личность. Полчаса спустя со мной связалась фрау Аннелизе Вагнер, коллега Шульц и ее соседка по квартире, и подтвердила рассказ.

– Значит, тем вечером фройляйн Шульц вернулась домой, собрала вещи и на следующее утро уехала, а живущая с ней женщина не знала об этом? Как так вышло?

– Я задал тот же вопрос. Фрау Вагнер утверждает, что в вечер нападения она была в гостях и вернулась домой только в воскресенье вечером. По субботам девушки не работают.

– Вы проверили эту информацию?

– У меня нет времени бегать повсюду из-за таких мелочей. Лишь вчера в этом округе произошло изнасилование и три кражи со взломом. Как вам известно, у нас катастрофически не хватает сотрудников.

– Даже если слова Вагнер правдивы, она, вернувшись домой в воскресенье вечером, должна была заметить, что вещи подруги исчезли.

– Очевидно, все же не заметила.

– Можете дать мне ее адрес? – спросил я.

– Нет, – покачал головой Бауэр.

– Почему?

– Как я уже сказал, дело закрыто.

Я протянул ему папку.

– Что это? – спросил он.

– Загляните внутрь.

Он открыл папку и изучил снимки, один за другим. Затем со вздохом закрыл папку и отдал мне.

– Значит, вы все-таки сфотографировали тело в ту ночь.

– Да.

– Почему же не сказали мне сразу?

– Потребовалось несколько дней, чтобы их проявить, потом я заболел и попал в больницу.

– Нельзя с уверенностью утверждать, что на фотографиях фройляйн Шульц. Они нечеткие.

– Разве вы не заметили родинку?

– Похоже на ушиб.

– Это Шульц! Сравните эти снимки с портретом из вашего досье. Говорю вам, виновные пытаются замести следы. И только вы можете открыть дело заново.

Я рассказал Брауэру о том, что узнал от Тюльпанова в «Феминине», не упоминая подполковника по имени, а затем о разговоре с Дюплесси.

– Ресторан называется «Аусшпанне». Это в Веддинге. Дюплесси и Шульц уехали в половине восьмого. Дюплесси остановился в Митте и высадил ее на улице около восьми. По крайней мере, так он мне сказал. Вам следует допросить его официально.

– У меня нет полномочий, – неловко поморщился Брауэр.

– Что?

– Согласно регламенту, если в расследовании как-либо фигурируют военнослужащие, у немецкой полиции нет законного права их допрашивать. Нам требуется сначала изложить властям союзников причины, по которым мы считаем крайне необходимым допросить данное лицо, и затем дождаться ответа. Запрос могут одобрить, могут отклонить, а могут просто не ответить.

– То есть как это «не ответить»?

– Если сочтут причины безосновательными. Такое уже случалось. Нам даже не позволено носить оружие.

– Получается, по сути, Дюплесси сам решает, есть ли у вас основания его допрашивать?

– Совершенно верно.

– Тогда хотя бы еще раз поговорите с соседкой Шульц. Она немка, а значит, вы можете вызвать ее на допрос. И отправьте коллег в Штутгарте проверить, там ли Амалия.

Работники выкопали яму и теперь готовились прокладывать трубу. Появилась женщина, села на деревянный ящик и начала нарезать буханку хлеба.

– Штутгарт находится во французской зоне. Местную полицию контролируют французы. Если дело сфабриковано, они мне не помогут, – сказал Бауэр.

– Значит, пошлите туда сотрудника, чтобы он лично во всем разобрался, – настаивал я.

– Прекратите указывать, как делать мою работу, герр Хубер!

– Ладно, простите. И еще кое-что: мой источник сообщил, что, проживая в Штутгарте, фройляйн Шульц была осведомительницей и донесла в гестапо на собственных родителей. Можете проверить достоверность этой информации?

– Слишком сложно, – покачал головой Бауэр. – Гестапо уничтожило все документы, а ее связной офицер наверняка мертв либо в тюрьме или скрывается.

Он встал, чтобы уйти, и я спросил, нужны ли ему фотографии.

– Пока нет. С вами они будут в большей сохранности.

– Может, все-таки дадите мне адрес фрау Вагнер?

– Нет, – покачал головой инспектор. – Официально вы не участвуете в этом расследовании.

– Пока что я узнал гораздо больше, чем вы.

Удар ниже пояса, я тут же пожалел о сказанном. Однако Бауэр не рассердился, а лишь бросил на меня грустный взгляд, развернулся и, понурив голову, ушел.

На следующий день ударили заморозки; пустое небо заблестело, словно разбитое зеркало.

Я составил план того, как раздобыть адрес соседки: пришлось идти в клуб для прессы в Целендорфе – место, которое я до сего дня старался избегать. Выпросив десять минут на специальной внутренней телефонной линии, я позвонил во французскую военную администрацию. По соображениям безопасности все американские специальные линии в Берлине, независимо от назначения, были подключены к одному и тому же телефонному коммутатору, поэтому люди на другом конце провода обычно предполагали, что каждый звонок исходит от военных властей.

Оператор ответил на французском, я по-английски представился как лейтенант Джонсон из отдела капитана Гарднера и попросил домашний адрес миссис Аннелизе Вагнер, сотрудницы отдела подполковника Дюплесси.

Теперь вам нужно понять кое-что о сложной экосистеме послевоенного Берлина, которая быстро стала очевидной даже для гостя вроде меня.

В то время как немецкие мужчины находились в самом низу пищевой цепочки – во всех возможных отношениях, американские военные были на вершине, причем даже выше, чем два других западных союзника. Война истощила Францию и Британию, так что американские грузовые самолеты воспринимались всеми как неиссякаемый источник изобилия. Нам принадлежали лучшие больницы, клубы и рестораны в городе, в наших конторах устраивались лучшие столовые для персонала, даже для немецкого. Мы были единственными оккупантами, способными предоставить обнищалому местному населению экзотические