Так завершается карьера сыщика в XIX веке - Михаил Леккор

своих креслах, дрожат и богу молятся, опасаясь, что и их арестуют. Потом следствие, суд, публичная ликвидация дворянских привилегий (у кого они есть) и пожизненная ссылка, а то и каторга. А вы как думали? Жандармерия не тульские пряники раздает!

— Чиновники чинами гораздо меньше, включая самую мелюзгу, но сидящая на «хлебных» местах. Ведь министр, подписывая приказы и распоряжения, не сам передвигает бумаги и прикладывает печати? На все это есть специальные чиновники, которые тоже любят сладко поесть-попить, но у которых ничтожное жалованье.

Так вот они порою и как бы самостоятельно двигают печати и зорко подсматривают за своими начальниками.

Ох уж эти маленькие шестеренки административного аппарата, вроде бы слабые и беззащитные! Все о вас забывают, но вы-то все знаете и видите.

Именно этих людишек Константин Николаевич более всего потрошил на предмет тайной информации. Они тоже виноваты.И брали неоднократно, и продали все, что могли и не по разу. Но о них речь не идет. Мелочь. О них, в конце концов, расскажут другие, такие же мелкие беспозвоночные из отряда незубастых чиновников. А их обязанность — рассказать все о министерстве в целом и об этом щедром англичанине в частности.

Тут Долгорукий полагался на человеческую психологию. Уверившись, что они страшному следователю ничуть не интересны, и попадая в привычное поле сплетен и слухов, эти людишки распевались соловьями, писарь едва успевал за ними записывать.

Они есть в любом коллективе в любую эпоху. Штатные и нештатные сплетники, которые считают своей священной обязанностью все разузнать, все разнюхать. А потом доложить — начальнику, случайному собеседнику, ну и, раз уж довелось, жандармскому следователю с остекленевшим взглядом.

Потом, разумеется, их вежливо или не вежливо выпинывали и все эти титулярные советники и коллежские регистраторы, вспотевшие, но довольные, летели на свое рабочее место. Их выслушали и они про всех рассказали!

— И последняя категория, самая неопределенная, включала в себя чиновников, которых дарили «на всякий случай», вдруг пригодятся. Или еще из жалости, из той наглой настырности, с которой они выпрашивали ма-аленькую подачку.

Вот и князь Долгорукий по такому же принципу «на всякий случай» охотился на эту дичь — задавался пристрелочными случайными вопросами и, если он не интересовали, безжалостно с ними расставался, напоследок припугнув до дрожи в коленках.

И ведь не промахнулся в таких стараниях! Его звали Иванов-56 (имя-отчество не важно), то есть мелкий чиновник где-то в самых первых рядах с конца, и занимался он мелкими вопросами эмиссионных касс. Дальше уже только дворники да горничные. То есть человек совершенно для него бесполезный, как решил поначалу князь Долгорукий и, как видимо, отметил для себя в свое время Стюарт.

Но не тут-то было! Этот Иванов-56 оказался первым сплетником министерства и знал все, чего даже его высокопревосходительство министр Е. Ф. Канкрин с его самомнением не ведал.

И нарассказывал этот человечек такого, что Константин Николаевич только в изумлении мысленно ахал и охал. И про особые сексуальные интересы (он-то наивный думал, что в XIX веке с этим все нормально, голубых и розовых еще нет), и про политические взгляды (явно большевики уже были, просто замаскировавшиеся) и, разумеется, о деятельности небезызвестного Стюарта.

Теперь оставалось только переспрашивать у других чиновников, чтобы не обмануться с Ивановым-56 и не строить доказательную базу только из его показаний. Занятие практически техническое и не требовавшие особых аналитических возможностей.

Невод он закинул практически случайно, но каков улов!

В ночи князь Долгорукий наконец-то пришел к мнению, что с него вполне достаточно. Конечно, не все жгучие секреты министерства были открыты, но перед ними и не стояла такая задача. А вот пронырливая бестия Стюарт сегодня явно попался. Он прямо-таки влез в это дерьмо по самые уши, только плешь заманчиво блестит. И теперь его придется прилюдно наказать!

Нет, самого англичанина попаданец губить никак не собирался. Если только он сам будет благоразумным и сбежит из страны, а не вздумает бороться с российским аппаратом, как дон Кихот с его мельницами. Но вот дать по его шаловливым ручонкам он себе позволит с большим удовольствием. Не фиг лезть в наши Палестины! Мы сами с ушами и огромной гордыней.

С тем и поехал домой, наивно полагая, что там все видят уже седьмой сон. Ага, сны там действительно видели. Некоторые. А все остальные слуги, повинуясь бестолковому распорядку Марии Николаевны (точнее, его полному отсутствию), как бы хлопотали по дому.

Сама Маша организовала для ребенка легкий ужин — сок, яблоко, совсем немного выпечки. Ну а поскольку он еще не родился, приходилось, хе-хе, ей есть самой. Чего ведь только не придумаешь, голодаючи.

Порадовался за ее аппетит (а, может, и позавидовал), и сел рядышком. Ему ужин никто не давал, лишь ругали и порою попинывали. Приходилось самому добывать пропитание, подсаживаясь к столу.

Хотя нечего Господа гневить, поужинал Константин Николаевич вкусно и даже через чур плотно для ночи. Понятно, подождав, пока жена уйдет. Она ведь и сама на ночь не очень ела и мужу не давала.

А так, говядина по-провански чередовалась с овощами и фруктами, новомодным жареным картофелем и так далее. Попив чаю со сладкими пирогами и поболтав за жизнь с кухаркою Аглаей, он снова отправился в спальню — спать. Жена его, как он надеялся, будет совершенно занята, и не только не потребует супружеского долга, но и о муже не вспомнит.

Как оказалось, простоватый он, однако совершенно, как его только в жандармерии боятся. Нет, его встретили в полном масштабе, как полноправного члена великокняжеской семьи. Сначала Маша устроила ему громкий скандал, единственно без битья посуды. Затем была проведена обширная экскурсия по дневному распорядку ее с будущим ребенком с показомместных достопримечательностей женского пола.

Уставший после дня работы, осоловевший от вкусного ужина, он, тем не менее, не спал, как делают все нормальные люди, а мучился на постели глухой ночью. Прямо-таки ад какой-то, а не приличная семья!

И затем уже, когда был погашен свет и бедный муж надеялся, что от него все отстали, ему все-таки пришлось вернуть этот пресловутый супружеский долг. И не деньгами, а собственной натурой.

Только после этого неугомонная Маша наконец-то успокоилась. Муж, не ветреный, но до нельзя занятой, был рядом, и он был ее собственностью. И попробуй, пискни! На этом и уснули. Аллес гут!

Ночь прошла тихо, если не считать, что беспокойный ребенок в животе их будил несколько раз.

— Больно уже, — пожаловалась Маша, — однако, хорошо. Здешние бабки — повитухи говорили, так бьет в животе обычно мальчик.