Тринадцать лет тишины - Нина Лорен

выпивку и тот особый аромат стрип-клуба, который голодной пиявкой пристает к человеку; он противный, отчасти металлический, с нотками хлорированного средства для уборки сцены. По возвращении домой я всякий раз с трудом избавлялась от него, даже если для этого приходилось ложиться в постель с мокрой головой, но в конце концов привыкла. И вот опять. Какая‑то пара ночей без работы, и я снова начинаю замечать эту вонь.

Мне недостает силы стряхнуть с плеча руку Натальи, когда та решает поддержать меня дружеским объятием.

– Что‑то случилось? Что‑то, о чем ты не хочешь говорить?

С чего бы начать?

– Эй, если хочешь, можешь заночевать у меня. Кровать достаточно просторная.

Сейчас мне просто не хочется снова остаться одной, поэтому я иду за ней в спальню и позволяю усадить себя, как куклу, на край розового покрывала. Наталья тянется ко мне, расстегивает лифчик и снимает его, а затем укладывает меня под красные простыни, которые оказываются на удивление мягкими. Подушка пахнет ее кондиционером для волос. Я зарываюсь в нее лицом, слушая, как Наталья раздевается сама.

Кровать скрипит и шатается, пока Наталья забирается на нее, уперев в матрас перекинутую через меня руку. Несколько секунд – и она уже спит, нежно овевая мою шею дыханием. Чтобы не разбудить подругу, я изо всех сил стараюсь лежать неподвижно, но стеснение постепенно отступает, лишь стоит теплу ее тела окутать меня. Она шевелится и придвигается ближе; обнаженная кожа касается моей спины, а потом и прижимается вплотную. Она бархатисто-мягкая, но грудь у Натальи по-боевому тверда: с год тому назад она вставила себе импланты.

Я то проваливаюсь в сон, то пробкой выскакиваю из него, не прекращая жалеть об отсутствии возможности встать и сходить за таблетками из тайничка, которые я вызволила из своей квартиры. Но я не хочу рисковать и будить Наталью, нечаянно нарушить наш хрупкий человеческий контакт. Даже не помню, когда в последний раз чувствовала себя комфортно в общении с кем‑либо, и те несколько кратких моментов близости между мной и Шоном вряд ли идут в счет. Так что я и дальше прыгаю у поверхности сна в надежде, что хотя бы мое тело получит заслуженный отдых, даже если разум продолжит свои бесполезные метания.

Мое очередное пробуждение вызвано прикосновением: мягкие, как крылья бабочки, кончики пальцев скользят по моему боку, отсчитывая шаги по ксилофону выступающих ребер: раз-два-три. Я задерживаю дыхание на полувыдохе. Должно быть, Наталья не понимает, что я проснулась, поскольку кончики пальцев продолжают спуск по изгибу моей талии. Мягкая, но уверенная ладонь на миг обхватывает мою грудь, а после скользит вниз к впадине, где сходятся две части грудной клетки, и продолжает опускаться. Я теряюсь в догадках, что делать, как на это реагировать – и ожидает ли Наталья хоть какой‑то реакции. У меня никогда даже мыслишки не мелькало, что она может увлекаться девушками, – если присутствие в ее жизни грубого качка-бойфренда вообще могло браться в расчет.

Тем временем ее рука продолжает свой спуск, продвигаясь к моему пупку, и мои мышцы самопроизвольно натягиваются, стоит пальцам Натальи подобраться вплотную к линии моего шрама. На этот раз она это чувствует.

– Ш-ш-ш…

Дыхание щекочет волоски на моей шее, за чем следует легкий поцелуй, в то время как ее рука ныряет в ложбину меж моих судорожно сжатых бедер.

– Наталья, – шепчу я, переворачиваясь. В почти полной тьме мне слабо видны ее лицо и обида во взгляде. – Я дико устала. Просто хочу поспать, хорошо?

– Конечно. – Простыни шуршат, когда она поднимается. Наталья спит обнаженной, и я угадываю в темноте изгиб ее спины, когда она встает и идет к комоду. Несколько секунд она занимается поисками чего‑то, а потом на цыпочках возвращается в постель.

Когда она протягивает открытую ладонь, я вижу единственную таблетку в самом центре. Что за таблетка, я без понятия. В темноте не определить.

– Открывай. – Кончиками пальцев она касается моей щеки, и я подчиняюсь, позволяя выложить таблетку мне на язык. Наталья берется за мой подбородок и, легонько потянув его выше, закрывает мою окоченевшую челюсть. Акриловые ногти моей коллеги, по обыкновению, длинны и остры.

Мой отточенный в больнице инстинкт срабатывает, и я проглатываю таблетку прежде, чем успеваю обдумать последствия. В детской психиатрической клинике пациенты быстро отвыкают спорить и задавать лишние вопросы.

– Вот и славно… – Наталья прижимает меня к себе и гладит по голове; жест необыкновенно заботливый и показался бы материнским, не будь мое лицо прижато к ее обнаженной груди. Она не выпускает меня из объятий, пока моя голова не тяжелеет, а челюсть не начинает отвисать. Окутанная теплым шелком и ароматом духов, я плавно соскальзываю в сон.

Последнее, что помню, – то, как Наталья бережно укладывает мою голову на подушку.

Глава тринадцатая

Я вымазана дешевым тональным кремом, от которого чешется лицо, и всецело готова к съемке крупным планом.

Проснулась я поздно, непростительно поздно. Натальи дома уже не было, а в дверь беспокойно колотил Шон – и, судя по всему, уже довольно долго. Сквозь щель между приоткрытых штор в комнату изливался свет, безжалостно обнаживший трещины на стенах и пыль на всем вокруг. Усевшись, я обнаружила, что спала голышом, не считая носков; лифчик и трусы болтаются на столбике кровати.

Чем бы ни была ночная таблетка, она точно способна надрать задницу моим хилым рецептурным препаратам. Надо будет попросить Наталью добыть мне еще таких.

Если Шон и злился, то виду не подавал. Всю дорогу до участка он был странно молчалив и вел машину, погруженный в собственные мысли.

И вот теперь я здесь. Пришла пора выполнить обещание, хотя моя решимость довести дело до конца гаснет с каждой убегающей секундой.

Так ему будет сложнее расчеловечить Оливию – по крайней мере, так мне сказали. То же самое я читала и по ходу многочасовых изысканий в ночной темноте, щурясь в экран компьютера после работы. Мы должны постоянно называть ее по имени, говорить о том, что она любит или не любит, какая она умная и милая – и так далее по списку. Тогда Оливия предстанет перед ним живым человеком, а не просто объектом.

Именно так написано во всех учебниках. Моя личная теория утверждает, однако, что эти больные ублюдки на самом деле получают от подобных частностей особый кайф. Похитивший Оливию гад сейчас наслаждается по полной, и можно не сомневаться, что зрелище моего лица на телеэкране лишь станет вишенкой на его растреклятом торте.

Жаклин запасла для меня наряды.