Красный жемчуг - Татьяна Юрьевна Степанова

— По-твоему, сработает трюк? Позвонят нам насчет забора из Чуйской долины, куда успели впопыхах отчалить? — полюбопытствовал Макар в машине. — Пожилой джентльмен-кочевник уже и позабыл про двух ночных идиотов, сорящих на рынке деньгами.

— Они честные люди, Макар, — возразил Клавдий. — Я нанимал садовников в парк в начале лета. Сначала с одним узбеком договорился и заплатил ему вперед, назвал твой адрес. Он мог деньги взять и не явиться. А кочевник не просто пришел вкалывать в твоем поместье, но и товарищей прихватил подзаработать. С честными людьми стоит по-честному обходиться.

Дома их встретила бодрствующая Вера Павловна, объявила: Вениамин Лейберман заезжал за вещами для Маши, она все собрала ей. Макар выгрузил из багажника сумки с продуктами, Клавдий хотел помочь ему одной рукой, но Макар заявил: справлюсь. И Клавдий… Ноги сами понесли его наверх, в художественную мастерскую Августы. Надеялся ли он все же отыскать скрытую подсказку в ее рисунках? Нет? Или да? Но прошлый ее этюд не принес ничего — ни мистических откровений, ни озарений… Однако жажда познакомиться с новыми картинами буквально захлестывала Клавдия.

Сюрприз ждал его на столике. Лист ватмана, где яркими мелками схематично, резкими штрихами Августа вновь изобразила толстую Золушку в бальном платье с необъятной юбкой. Золушка-Маша отвернулась от зрителей… от Клавдия, созерцающего рисунок с бешено бьющимся сердцем. Золушка сидела на полу, глядя в зарешеченное окно, нарисованное черным углем.

Золушка в тюрьме.

— И я видела ее эскиз, Клава, — послышался голос Веры Павловны. Она и Макар вместе вошли в мастерскую. — Я ничего, конечно, девочкам не говорила. И милый молодой человек — адвокат — со мной тихо секретничал, когда мы собирали Машины вещи. Наверное, Августа с Лидочкой вспомнили сказку «Дикие лебеди». Августа соединила в своем воображении образы Элизы и…

Вера Павловна не договорила. У Макара зазвонил мобильный. Вениамин Лейберман!

— Дзига? В чем дело? — всполошился Макар, привычно именуя Лейбермана его никнеймом геймера.

— Не в силах молчать! Я и спать не могу! — Лейбермана душили эмоции. — Они увезли ее в можайский СИЗО!!

— Машу? — ахнул Макар. — Но ты же уверял… у тебя сложились человеческие отношения с Лейкиным, и ты хотел уговорить его…

— Я примчался вечером, передал через дежурного по ИВС вещи для Марии. Рванул к Лейкину в кабинет, пока он домой не свалил, он кивал-кивал болванчиком китайским, вроде слушал мои доводы и просьбы. И вдруг мотор во внутреннем дворе взревел. Автозак они пригнали. И Марию вместе с разной шелупонью, вместе с бакланами[15] в наручниках — туда под конвоем. Я из окна наблюдал, бессильный воспрепятствовать. Лейкин лишь руками разводил — приказали… — Лейберман на секунду умолк. — С ними порой не получается по-человечески! А я ощутил себя бесславным ублюдком. Мария… Мириам… Эта нежная домашняя простая женщина, ваша повариха и няня, она не создана для тюрьмы.

Глава 14. Гелюся

Ночью Клавдий Мамонтов не сомкнул глаз, забылся лишь под утро. Он думал о Маше в Можайском СИЗО. Он его раньше посещал по долгу службы. И воспринимал тюрьму тюрьмой. Местом для изоляции уголовников и отморозков. Но представить себе горничную Машу в переполненной женской камере… Болью в его сердце отдавался ее тюремный образ. Клавдия охватывали отчаяние и злость на собственную беспомощность. Не Лейберман, а он, Мамонтов, и есть тот самый «бесславный ублюдок», не способный защитить женщину, которая…

Зачем лукавить? Он прекрасно знал о «запоздалой Машиной весне». Чувства ее импонировали ему и одновременно забавляли, он в силу своего возраста воспринимал Машу хлебосольной, хлопотливой, заботливой пятидесятилетней «теткой» — расплывшейся, располневшей, краснощекой, простецкой, но преданной семье Макара. Он никогда не размышлял о Маше в качестве женщины — объекта желания. Мысль закрутить интрижку с горничной-поварихой казалась нелепой и пошлой. И не из-за осуждения домочадцев. Просто он ее не хотел. Некогда отвергнутый женщиной, страстно им любимой и желанной, он испытал глубокое эмоциональное потрясение, хотя всячески скрывал свое состояние — в первую очередь от Макара, тоже получившего отказ от той женщины, они ведь были соперниками… Но рана его не заживала. И Маша — душка-толстушка — своими чувствами не компенсировала ему уязвленное мужское самолюбие, его униженную гордость и обратившиеся в пыль желания и планы на будущее. Во время домашнего спектакля он повел себя скверно, подшутив над Машей. Но считается ли поцелуй шуткой, издевкой? Клавдий невольно вспоминал их вальс. А потом перед его взором вставали мрачные стены можайской тюрьмы и зарешеченное окно на рисунке маленькой Августы.

— Мы должны пахать, а не дрыхнуть! — раздраженно заявил он Макару на кухне. Тот тоже встал спозаранку и собственноручно готовил омлет, энергично взбивая яйца. Весь дом еще видел десятые сны.

— Сейчас шесть утра. А мы в час с рынка явились. Всего пять часов сна. — Макар изучал друга. — Чего смурной?

— Мы обязаны действовать, не сидеть сложа руки!

— Сейчас позавтракаем и двинем. — Макар невозмутимо вылил омлет из десяти яиц на сковородку.

— Куда? — Клавдий залпом выпил свой черный кофе. — Я бы по горячим следам Иннокентия Матвеева навестил. Доберемся до Москвы, до Хамовников, за час, пока пробок нет. Если он дома со своей бабой Анетой, они еще в койке кувыркаются. Не откроет нам — я дверь с петель сорву. Но доберусь до него.

— Нет, Клава, не надо ломать двери. — Макар неловко попытался перевернуть омлет, подбросив его на сковороде, — едва на пол не уронил. — Мы нанесем визит вежливости сестре Акакиевой Ангелине. Я прикидывал: домработница Яна живет всего в пяти километрах от станции, до ее деревни Мокрое и от нас рукой подать. В Торки к Ангелине пилить далеко, но мы сначала отправимся именно к ней. С Ангелиной — единственной родственницей Акакиевой — наверняка уже беседовали полицейские. Она опознавала труп сестры в их присутствии. Она к тому же теперь — прямая наследница всего движимого и недвижимого, исключая записанное сестрой на шофера Филимонова. Она — кладезь сведений для нас.

— Пошлет она нас к черту. Зачем ей с нами встречаться?

— Есть резон. Предположим, она, главная наследница, и есть убийца сестры и… свидетеля Дмитрия Матвеева. Ей же позарез нужна любая дополнительная информация, правда? А я уверен: Синьор КГБ успел и с ней связаться, выразить свои соболезнования. Он поведал Ангелине и о нас, точнее, обо мне — сыне Псалтырникова, приятеля ее покойной сестрицы. И предупредил Ангелину о нашем скором появлении на ее горизонте. Не разочаровывать же ее? Даже если она не убийца. Она не укажет нам на дверь.

И он оказался прав. Когда они наконец достигли живописного дачного местечка Торки,