Красный жемчуг - Татьяна Юрьевна Степанова

Авдеевна. — Бабкин… Он начальник-то большой был в свое время, Тосей помыкал. Она его побаивалась даже. Но сплетник он жуткий. А Жорик — честнейший человек. Проверенный временем. Они с Тосей… ну было, было у них прежде. Он ее моложе намного. А уж когда ей семьдесят стукнуло, все само собой кончилось. Тося на пенсии в одночасье сильно сдала. Ревматизм ее замучил, отеки. Она уже ходила медленно, когда ей подагра грызла суставы, на палку опиралась. Поднималась-спускалась по лестнице с трудом, подъемник-лифт себе даже заказала. Жорик тоже постарел, простата у него взыграла, — Ангелина Авдеевна хмыкнула. И… запнулась, вроде смущаясь. — Но он продолжал у Тоси работать. Возил ее куда попросит. И всегда относился к ней хорошо. По-людски. Никогда его ни в чем не обвиню!

Клавдий вспомнил кресло-подъемник на лестнице в доме Акакиевой, ее палку с серебряной витой рукояткой. На его взгляд, Гелюся чрезвычайно пылко защищала шофера. Они почти ровесники. Вдруг и между ними за спиной состарившейся Тоси водились шуры-муры?

— Вы с Филимоновым-то уже общались? — прямо спросил он сестрицу Гелюсю.

— Вчера вечером он сам мне позвонил. Соболезновал. Он совершенно убит. — На глаза Ангелины Авдеевны вновь навернулись слезинки. — Справлялся насчет похорон — где упокоится Тосечка наша. Я ему: «Естественно, на Троекуровском». Пусть ее метлой и погна… то есть отправили на заслуженный отдых, но места на престижном кладбище ее не посмеют лишить!

— Он не упоминал про забор? — продолжил Клавдий.

— Про забор? — Ангелина Авдеевна подняла голову и уставилась на него с недоумением, а потом моргнула и вспомнила: — Ах да! Обмолвился. Тося затеяла очередной ремонт на участке. С тоски небось, от безделья. Жора ей подсобил найти рабочих. Ох, сестра моя милая… жить она хотела — не умирать, планы строила… А смерть-то с косой уж на пороге ждала, в окна ее заглядывала! — И Ангелина Авдеевна вновь зарыдала — горько, безутешно, совершенно искренне: словно в детстве, когда она, малолетка, ревела от боли в содранной при падении коленке, а ее старшая сестра Тося, щедро смазав рану зеленкой, целовала ей ножку, приговаривая: «У кошки боли, у собаки боли, а у Гелюсечки — заживи!»

Глава 15. Квашня и компания

— Я вообще не понимаю, кто вы такие и откуда и чего вам от меня и моей семьи надобно?

— Мы вам представились и подробно сообщили суть дела, а если вам необходимо подтверждение наших личностей, давайте сейчас наберем Ангелину Авдеевну или Жору Филимонова, и они вам все скажут. Кстати, оба сообщили нам: вы, Яна Тихоновна, расстались со своей бывшей хозяйкой Антониной Авдеевной не мирно, со скандалом. А сейчас ваша хозяйка и ее сосед Дмитрий Матвеев, возможно оказавшийся свидетелем нападения, зверски убиты. И вы не орите, а лучше сделайте правильные выводы насчет обоснованных подозрений этих весьма уважаемых людей. Не усугубляйте их, а попытайтесь развеять в беседе с нами.

Макар закончил спич возле распахнутой калитки. Домработница Акакиевой Яна Тихоновна Защелкина преграждала им путь на участок приземистой мощной фигурой. Она сразу встала в позу, всем своим видом показывая нежелание общаться, едва они вежливо постучали в хлипкую калитку самой обычной подмосковной дачки с терраской и печной трубой, приспособленной под «зимовье» в деревеньке Мокрое. Клавдий Мамонтов исподволь изучал домработницу, именуемую в доме Акакиевой Квашней, — сутулая, широкобедрая крашеная блондинка возрастом за пятьдесят с жидкими, распущенными по плечам волосами, тяжелой челюстью, глазами навыкате и выпирающим зобом. Самой яркой чертой ее лица являлся рот — крупный и алчный, настоящий «рот до ушей, хоть завязочки пришей». Клавдию он напомнил щель копилки.

Они представились домработнице частными детективами, но Яна-Квашня и правда оказалась не совсем адекватной (доброхоты их ведь предупреждали!). Однако визит к ней одобрил Вениамин Лейберман, позвонивший им с пути в Можайское СИЗО. Он изложил свежую информацию:

— Добился у следователя разрешения на посещение подзащитной уже в тюрьме. Еду к Марии, сейчас ее необходимо морально поддержать. Судя по всему, эпизоды по Матвееву и Акакиевой следствием до сих пор не объединены в одно производство. Следак вновь допрашивал Марию. Желал вырвать у нее чистосердечное признание в убийстве Матвеева, но она опять настаивала на своей полной невиновности. Этапирование в тюрьму — наказание ей за строптивость, по замыслу следака. Тюрьмой он пытается Марию сломать и принудить фактически к самооговору. Мы с моей подзащитной и вами, братаны, противопоставим людоедской практике следака выдержку, хладнокровие, новые бесспорные факты и…

Клавдий, занятый наблюдениями и воспоминаниями, не подозревал: Яна Защелкина тоже пристально изучает их с Макаром после заявления о ее «немирном уходе» от Акакиевой. И перед глазами домработницы стоит незабываемая сцена «расставания».

Синяки на руках ее сына Толика багровеют, наливаются чернотой. Хорошо еще, он закрылся руками, когда Акакиева — «тетя Тося» в его немудреном восприятии — в исступлении лупила его тростью, стараясь «врезать ему по морде» витой тяжелой рукояткой. Если бы он не защищался, она бы лишила его глаза. Яна не могла в полной мере заступиться за своего старшего: доказательства его проступка — свиную кожу от окорока — Акакиева обнаружила в корзине для белья среди грязных вещей Толика в гостевом доме, куда вломилась по-хозяйски. Расправе над Толиком предшествовало смурное утро, когда Акакиева, проснувшись в дурном настроении, грубо обозвала стряпню Яны «месивом», а ее саму — Квашней. За перебранкой последовали настойчивые звонки Акакиевой прежним знакомым: она пылко убеждала собеседников в глобальном масонском заговоре и выдвигала смелую идею о происхождении половины людей не от «Божьего промысла, а от рептилоидов». Знакомые при первых же фразах Акакиевой мгновенно ссылались на занятость и обрывали разговор. А домработница Яна мстительно, саркастически кривилась в усмешке: и ушлым чинушам, и обычным людям, занятым повседневными заботами о заработке и пропитании семьи, «рептилоиды» до лампочки. Но в изъязвленных старческим маразмом мозгах ее хозяйки подобный бред сплетается параноидальным кружевом обвинений и подозрений. А источником служит вынужденное безделье, пресыщенность, злоба на весь окружающий мир и собственный дрянной характер. По меткому наблюдению Яны, за два года после отставки ее хозяйка не просто одряхлела физически и ментально, но и чудовищно деградировала. Яна диву давалась: как вообще она в свои семьдесят руководила департаментом, повелевая и распоряжаясь человеческими судьбами и государственными деньгами из бюджета? Видно, Акакиева заметила ее злую презрительную усмешку и решила отомстить единственным и самым болезненным способом: опираясь на палку, она двинулась на кухню, отделанную мрамором, распахнула створки обоих огромных холодильников и тщательно пересчитала килограммовые банки с черной икрой, купленной про запас. Проверила копчености и обнаружила исчезновение тамбовского окорока. Шкуру его она нашла в грязном белье