Метод чекиста - Валерий Георгиевич Шарапов

— Вот ты понимаешь… Пистолет — страшная вещь. «Кольт сделал всех равными». Но кого-то и вознес над другими — над теми, у которых кольта нет. А уж если с головой плохо, если ты садист по рождению или конченая гнида по воспитанию — то все, тушите свет. Начинается такая кровавая каша, что даже нацисты отдыхают! Все человеческое уходит. Остается только пистолет. Ощущение превосходства. И еще — жертвы. Такие жалкие в их глазах, беззащитные.

— Волшебный предмет, — хмыкнул я. — В уродах поднимает все самое темное. И вместе с тем это надежная защита в руках защитников.

— Красиво сказал. И по сути верно.

Дядя Степа вытащил из сейфа папку с подшитыми документами, справками, записками.

— Вот! Хроники этих «героев-стрельцов» в Москве. За многие годы! Кровавый след.

Он начал листать страницы и комментировать:

— Сорок седьмой год — двести трупов с огнестрельными ранениями по столице. Оружия завались было. С фронта многие привозили, потом утрачивали. На милиционеров нападения одно за другим шли с целью завладения табельными пистолетами. На заводе «Серп и молот» трофейное оружие должны были переплавлять, так его оттуда сотнями воровали. Так что ватага без нагана уже и не ватага была, а так, недоразумение. Каждый жалкий человечишка хотел стать сверхчеловечишкой. И как тут без ствола?

— Крыса со стволом косит подо льва. Но в душе остается крысой, — заметил я.

— Или мокрицей. И тут страшны не матерые опасливые урки. А молодая шпана — трусливая и самоутверждающаяся. Или просто тупая до невозможности. Вот, лично брал слизняка. В двенадцать часов ночи на Рождественском бульваре гуляет с такими же недоносками, в кармане пистолет, который спер по случаю. Видит женщину и стреляет в нее. Битый час его спрашивал — зачем? Только носом хмыкает и плечами пожимает — не знает, захотелось ему…

Дядя Степа перевертывает страницу.

— Другая шайка. Такие же молодые дегенераты. Заходят в дом в деревне Троице-Голенищево, первый попавшийся, где нищета голодная. Предводитель убивает выстрелом хозяйку, колдовавшую на кухне над примусом. Ничего не берут, потому что брать нечего. На следующий день на шоссе эта гнида убивает старушку. Ничего не берет. Зачем убил? Пожимает плечами. А потом лыбится: так весело же было!

Следующая страница.

— А этот подонок. Ходил год за девушкой. Строил из себя влюбленного. Цветы дарил. А вечером, когда она на его притязания отвечать отказалась, просто застрелил. Когда милиция пришла его брать, ну, знаешь, все как обычно: «предъявите документы», то да се. Он и предъявил пистолет. И застрелил милиционера… А вот налет на магазин — убит директор, кассирша и случайная покупательница… Расстреляна семья — муж, жена и пятилетний ребенок. И никаких достоевских страданий героя-душегуба Раскольникова — мол, тварь я дрожащая или право имею? У них всех твердая уверенность, что они на любое скотство право имеют, а вокруг одни твари дрожащие.

Дядя Степа отодвинул папку от себя.

— А знаешь, что больше всего пугает. Их смех и беззаботное веселье. Пойдут положат семью с маленькими детьми. А потом за бутылочкой горькой хохочут, вспоминая, кто как дергался, кто что орал, когда пулю получил в живот. Весело, понимаешь. Им весело. Они вообще по большей части ребята веселые. Нечисть эта больше всего любит смеяться. До колик.

— Думаю, это такой способ поставить себя выше жертвы, страдания которой заслуживают только веселого ржача, — кивнул я.

— Может быть… Ты не представляешь, как я ненавижу эту кровавую мразь, — процедил Дядя Степа, и лицо его стало каменным. — Их жечь надо. Без пощады! Каленым железом!

— Э, брат. Тебе не в розыске надо работать, а в инквизиции.

— А что? Может, и так. Ведь они не просто преступники. Они одержимые!

В принципе, он прав. Я сам не раз сталкивался с такими весельчаками. Насмотрелся и на кое-что похуже. Как на Западной Украине одержимые бандеровцы насаживали маленьких детей на колья, а их родителей живьем перепиливали двуручной пилой. Как вырезали целые деревни, не оставляя никого, даже домашних животных. Когда мы к стеночке их ставили, обычно у них смех проходил. Хотя некоторые продолжали лыбиться до самой своей пули.

Церковники вообще утверждают, что весь смех в мире от бесов. Врут. От бесов только бесовский смех. После бесовских дел и мыслей.

А Дядя Степа что-то не на шутку разволновался. Он глубоко вздохнул, переводя дыхание. Встал, взял двумя пальцами парабеллум, как склизкую жабу, и бросил в металлическое чрево сейфа.

— Вроде порядок в Москве навели, — отметил я.

— Относительный порядок. Столько оружия наизымали. Стольких «стрелков» сняли. Но навели. Ценой жизни наших сотрудников. Однако чуть расслабишься, и опять это зверье из всех нор повылазит.

— Слышь, Степан, что-то мы с тобой в бездны софистики о несовершенстве мира углубились. Сложно это все для моего прямолинейного чекистского понимания. У нас сейчас с тобой все проще. Нам путеводную нить Ариадны тянуть надо.

— Тогда уж не нить, а цепь Цербера, — хмыкнул Дядя Степа. — Следующее звено цеплять. А на конце твой кастет. И его хозяин.

— Тоже, наверное, «сверхчеловек».

— Вестимо.

— Так что у нас дальше в планах?

— Пушкино надо шмонать. Искать концы тех двоих балбесов, что на Дольщика работают.

— За чем дело стало?

— Да ни за чем. — Он кинул взгляд на часы на стене. — Уже пора. В Пушкино сегодня собирается такой джентльменский клуб профессиональных уголовников. По-нашему — малина. Вот пойду и спрошу их: «Милицию не ждали? А мы пришли».

— Ты что, один в бой намылился? — удивился я.

— Обижаешь! Уже два автобуса оперов из Дзержинского района моторы греют. Ты в деле?

— А как же. — Я постучал ладонью по подмышечной кобуре.

— Только не стреляй слишком. А то прокурор за уголовников обидится. Они ему дороже любого милиционера.

— Это знакомо.

— Ты на машине?

— Да.

— Ну, тогда шашки вон, в седла!..

Глава 21

Стол заставлен бутылками с синеватым мутным самогоном, завален продуктами, в том числе деликатесами. В углу одноногий баянист задорно наяривает на своем инструменте модный фокстрот. И братва в наличии — обильно татуированная, разношерстно одетая, от обносок до дорогих костюмов. Присутствовали и дамы.

Трое гостей пляшут — со вкусом так, самозабвенно. Еще четверо заговорщически шушукаются за столом. В стол воткнута финка — это наверняка что-то значит, но меня не особо интересуют уголовные обычаи, традиции и предрассудки.

Такую картину мы увидели, ворвавшись в помещение.

Операцию готовили заранее. У здания Дзержинского РОВД собралась приличная сила. По автобусам, и вперед — на врага.

Едешь через Марьину Рощу по Новомосковской улице, и справа открывается убогий поселок — Пушкинский студгородок.