Предчувствие апокалипсиса - Татьяна Аксинина

– Эти мне больше нравятся. Я бы несколько таких картин в доме повесил. И вот тот закат над Обью – просто шикарный! Облака – как сражение парусников. Краски аж светятся! Или этот стол деревенский со свечками, все такое живое, как будто я сижу за ним, – восхитился Марк.

– Это было в том доме: такой стол, скатерть, посуда. И свечи мама иногда зажигала.

Ника осторожно переворачивала листы кальки, которые разделяли картины. На каждой картине на обороте стояла дата и название, подписанные рукой Ады. Картины с «огнями» составляли три группы. Первая группа называлась «Пылающие закаты». Название отражало содержание картин: закаты во всех проявлениях. Вторая группа имела название «Горящие свечи». Кроме горящих свечей на картинах пылали костры, стога и вполне обычный мирный огонь в печке с открытой дверкой. Вся последняя группа написана за два года до смерти Ады. На самых поздних картинах изображен интерьер дома Ады или вид на дом с улицы с разных ракурсов. Они все назывались «Предчувствие апокалипсиса», и на каждой из них, независимо от содержания, пылал правый нижний угол.

Ника аккуратно сложила картины в папку и вытерла слезы. Она повернулась к Ксении:

– Можно, картины у тебя пока побудут?

– Конечно, сколько надо, места не пролежат. Кваску, может, выпьете?

– Нет, нам пора. В следующий раз.

Марк поднялся. Пока они ехали, Ника отворачивалась и тайком вытирала слёзы. «Прости меня, мамочка», – повторяла она про себя. Потом она заговорила, вспоминая, обращаясь больше к себе, чем к Марку.

– Это был дом, куда хотелось войти, и стол, за который хотелось сесть. Мама написала так, как чувствовала. Она была не от мира сего, когда работа увлекала её, забывала про еду и сон. Одевалась совершенно не по моде, в своём, особом стиле, но так изящно, что казалось, все другие неправильно одеты. К примеру, все носят длину до середины колена, а она – длинные юбки по щиколотку. И через год уже появляется такая длина, хотя бы для нарядных платьев. Мама была стройная до худобы, но не изнеженная. Огородом она совсем не увлекалась, больше ценила дикую природу. Еду готовила самую простую, горячее что-то одно, а не как было заведено у бабушки: первое, второе, салат, компот. Но порядок и уют в доме поддерживала постоянно. Она очень любила сама топить печь, и не только осенью или ранней весной, даже летом в прохладные вечера. Для этого под навесом всегда лежала поленница березовых дров. Она приносила дрова, щепки, растапливала печь, а потом подолгу сидела на стуле напротив дверцы, завороженно глядя через дырочки на пляшущий огонь. Нога беспокоила её, она немного зябла всегда, и часто куталась в шаль, белую, кружевную. Мы с Соней, бывало, подставим низенькие скамеечки и сядем с двух сторон, прижмемся. А мама нас шалью прикроет. Тепло, уютно.

Ещё мама не могла быстро ходить, начинала прихрамывать. Так она передвигалась неторопливо, я бы сказала, величаво. Всегда держала спину и нас с Соней учила. Волосы подбирала в узел на макушке. «Бегать по парикмахерским – только время терять». Кстати этот автопортрет очень точно её характеризует. Совсем не приукрашен, эта блуза – рабочая, в пятнышках краски. И кисть в руке. И волосы растрепались немного. Жаль, что здесь тоже уголок с огнем. Тяжело это видеть.

– Твоя мама очень красивая и талантливая. Глаза – совершенно живые, как будто смотрят. А огонь – это пережитая ею трагедия. Разве можно убежать от своего прошлого?

За ужином Марк развлекал Нику. Он вспомнил, как однажды очередная девушка повела его на выставку современной живописи. Она охала и ахала, закатывала глаза при виде непонятных линий, кубиков и цветных пятен. А когда Марк сказал ей, что не понимает, в чем смысл изображенного на картинах, девушка обиделась. Девушка заявила, что Марку с его примитивным мышлением не понять возвышенного искусства.

Когда Ника заулыбалась, Марк снова завел разговор о картинах.

– Ника, твоя мама, несомненно, очень талантливая художница. Не зря её картины собираются выставлять в Санкт-Петербурге на выставке.

– Лишь, как работы дочери Ильи Ставрова. Они не представляют ценности сами по себе.

– Пусть так. Но они дороги тебе. Нельзя их отдавать просто так и не понятно кому.

– Кирилл Гудков – друг семьи.

– Хорошо. Но картины могут потеряться, да мало ли что может произойти с ними, когда никто и ни за что не отвечает. Я предлагаю оформить передачу картин официально. Могу предложить тебе своего юриста. И обязательно – страховка.

– Я подумаю.

«Надо же, как Марк проникся мамиными работами. А Кирилл сказал, эти жуткие горящие картины будут выгодно оттенять великолепные пейзажи твоего деда. А ведь он их даже не видел, с чьих-то слов судит».

Марк отвернулся, задумался, затем снова повернулся к Нике.

– Ника, хотел спросить тебя, отчим не обижал вас с Соней?

– Почему тебя это интересует?

– Не просто брать на себя ответственность за чужого ребёнка. А он был молодой, никаких отцовских чувств, я думаю.

– Ты не прав. Евгений безумно любил мою маму. А когда мужчины сильно любят женщину, то любят всё, что с ней связано. Представь, он на родительские собрания в школу ходил вместо мамы, когда она болела или уставала. А он не просто ходил, в родительском комитете состоял. Помню, для какой-то экскурсии автобус на своей работе для нашего класса организовал. Он часто по командировкам ездил. Какие подарки нам с Соней привозил! Себе ничего не купит, но нам – обязательно.

– Надо же! Как он заботился о вас.

– Он относился к нам, как к своим дочерям. Я вспомнила один случай. Соне на выпускной вечер сшили платье из хорошего дорогого материала, но простого фасона: прямое на бретельках. Платье смотрелось строго, но изыскано. Мама не терпела в одежде розочек, рюшечек, оборочек. Даже в детстве нас одевали очень просто, обычно в чистые цвета: голубой, белый, розовый, синий. От вида той кофточки в цветочек, помнишь, что ты забраковал, у мамы бы голова заболела. На мой выпускной вечер мама решила подогнать мне по фигуре платье Сони. А мне вдруг захотелось пышное розовое платье, как у принцессы. Не знаю, что на меня нашло, когда я увидела лучшее платье церемонии «Оскар» 2006 года. Я буквально влюбилась в него. Оно простого силуэта, лиф без рукавов, приталенный, а юбка – сильно присобрана и расходится книзу, как колокол. Ткань очень воздушная, светлая, и все платье расшито оборочками из узкой розовой атласной ленты, наверное, сотней метров! Но маме я побоялась сказать об этом. Открылась лишь