Ночь тебя найдет - Джулия Хиберлин

кто-то колотит в стену. Никки иногда так делала, колотила по стенам кувалдой – не только потому, что их нужно было снести, но и потому, что ей требовалась разрядка. Это был ее вариант боксерской груши. Я предложил ей это, когда мы покупали дом, и ее психотерапевт одобрил. Никки пережила серьезный кризис. На первом курсе трое парней изнасиловали ее на вечеринке. По мнению психотерапевта, это стало причиной ее одержимости сексом. И не только. Ее эскапады изменили мою к ней любовь, но не загасили ее. – Он пожимает плечами. – У меня такое чувство, что, будь вы присяжной, вы бы ее поняли.

Я инстинктивно прячу за спину правую руку, ту, что с пластырем на костяшках. Колотить. Молотить. Что ж, он прав. Возможно, я была бы против вердикта.

– Не припомню, чтобы эти обстоятельства фигурировали в суде, – замечаю я.

– Не упоминались. Адвокат, которого я нанял, считал, что, если у Никки хватало ярости молотить в стену кувалдой, присяжные могли решить, что ту же ярость она выплеснула на ребенка. Понимаете?

Такое ощущение, будто прошлой ночью он стоял под окном моей спальни и смотрел, как я сражаюсь со стеной. Мне хочется думать, что об этом знают только Бридж и мама. Но возможно, я себя обманываю. Секреты передаются, как бумажные носовые платки, и люди, не имеющие к тебе никакого отношения, начинают вытирать ими носы.

Так и сейчас: держу пари, Никки Соломон не понравилось бы, что ее муж посреди переполненной комнаты рассказывает мне, что в юности его жену изнасиловали трое мужчин. Мужчин, а не парней, Маркус.

Вопрос в том, ради чего он обнажил эту ужасную рану? Чтобы я посочувствовала Никки? Начала ее понимать? Или это ложь, призванная скрыть то, что Никки сделала с Лиззи?

Глава 16

В зеркальных очках-авиаторах, скрестив на груди руки и прислонившись к дверце моего джипа, на парковке меня ждет Шарп. Я надеялась, что мы обойдемся без разговоров. Не могу выкинуть из головы неожиданную и откровенную картинку, как он вылизывает мне ухо.

Когда мы приехали, Шарп удивил меня, припарковавшись в десятке мест от меня. Его голова еще маячила темным пятном в окне пикапа, когда я оглянулась, прежде чем зайти внутрь.

А теперь Шарп здесь, желает выяснения отношений. Ради чего еще ему тут ошиваться? На негнущихся ногах я подхожу к нему, опустив голову, застегивая ремешок конфискованных часов, проверяя, что циферблат установлен в точности так, как раньше, и все приложения на месте.

Как только он оказывается в пределах слышимости, я предупреждаю:

– Никому не позволено извлекать информацию из облака, воспользовавшись моими временно конфискованными часами.

– Мне нечего больше делать, как стоять на сташестидесятиградусном[27] асфальте и обсуждать твои параноидальные представления о работе правоохранительных органов. Я здесь, чтобы предупредить. Бубба Ганз выпустил бонусный подкаст. Он вышел, когда мы сюда ехали. Подкаст о тебе.

– Так вот куда ты показывал пальцем, – говорю я, обращаясь к самой себе. – Когда меня обгонял.

– Через пару минут я понял, что такое не стоит слушать за рулем, даже если тебя из лучших побуждений предупредил друг или коллега.

Или сестра.

– Поверь мне и просто отключи телефон. Послушай «Красоток Дикси» или что там слушают красотки вроде тебя. Подожди, пока не вернешься домой, к стакану с Чарли Брауном, чтобы сподручней было воспринимать Буббу Ганза.

– «Красотки».

– Что?

– Теперь они просто «Красотки», без Дикси[28].

Я подыгрываю его дурацкому стебу, но внутри поселяется тошнотворный страх. Нажимаю на часах иконку сообщений. Три от начальницы. Восемь от сестры. Два от Майка.

– Ты очень заботлив.

Пепел моей головной боли снова разгорается прямо за правым глазом.

– Кто-нибудь, кроме тебя, меня преследует?

– Последний час я проверял номера машин на стоянке. Все в списке посетителей. Никакой прессы. Тебе ничего не угрожает.

– Внутри я наткнулась на Маркуса Соломона. Он мне тоже не угрожает?

– Зависит от того, что ты считаешь угрозой.

– Смешно. Хотя бы намекни, о чем болтал Бубба в своем подкасте.

– Все равно никто ему не поверит. Разумные люди, я имею в виду. Речь шла не о деле Соломонов.

Последнее предложение – словно запоздалая мысль.

– Он рассуждал о твоих исследованиях, Вивиан. В пустыне. О твоих сверхсекретных исследованиях.

Я пытаюсь справиться с тошнотой, унять дрожь в ногах. Этот лживый клоун добьется моего увольнения, если ему удастся выставить меня на посмешище всей Америке.

Я тянусь к дверце, забираюсь внутрь, заставляя Шарпа отступить в сторону.

Стоит ли Лиззи всего этого? А пропавшая девушка с браслетом? А Майк?

– На дорогах в Уэйко и Форт-Уэрте не протолкнуться, – говорит Шарп. – Хочешь поехать за мной?

– А ты как думаешь?

В моих шинах не хватает воздуха, поэтому они визжат на выезде со стоянки.

Окна-щелки «Маунтин-Вью» наблюдают, как я даю деру. Душа Никки и шестисот с лишним разъяренных женщин вопят о помощи, цепляются за бамперы, пытаясь оседлать меня, чтобы отсюда сбежать, уверенные, что им не место на этом участке земли в девяносто акров, где поселилось страдание.

На выезде я сворачиваю направо, с шоссе Фарм на Маркет-роуд 215, вместо того чтобы повернуть налево в сторону Уэйко, потом налево, направо, и снова налево, и снова направо.

Лучший способ ощутить мышцы Техаса, его естественные изгибы – это свернуть с Фарм на одну из Маркет-роуд. Так я и делаю. Почувствовать дорогу. В полной мере ощутить ярость.

Я еду куда глаза глядят, пока не перестаю слышать голоса. Съезжаю на обочину в грязной колее, вглядываюсь в суровые красоты, почти не изменившиеся за последнюю сотню лет. Забор из колючей проволоки, простор неба, дрозды и тишина – будто стекло, которое вот-вот треснет.

«Вытащим фермеров из грязи». Лоббистский лозунг, появившийся после того, как штат в 1941 году открыл первую окружную автостраду.

Что ж, пора вытаскивать из грязи меня.

Подкаст Буббы Ганза ждет в телефоне. Всего-то и нужно нажать на стрелку. Несколько минут я наблюдаю за приближающимся облаком пыли в зеркале заднего вида. Не думаю, что Шарп такой шустрый. Возможно, просто не хочет спешить.

Ворона садится на телефонную линию, что тянется прямо передо мной. Все человеческие эмоции передаются вдоль этой хрупкой ниточки невидимыми электрическими импульсами, которые пролетают мимо ворон со скоростью света. Повсюду нас окружает то, чего мы не слышим и не видим. Вера. Наука.

Два вороньих крика разрывают тишину. Если верить маме, два крика приносят удачу. Если криков пять, значит где-то что-то умерло или умирает.

Еще шесть ворон бесшумно опускаются на провода. Двадцать. Когда аудитория доходит до пятидесяти двух, я выпускаю Буббу Ганза в холодную