Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

Перовский громко ударил себя ладонью по колену, все понимая:

— Шу-у-ульц, вот шельмец! Правду говорят, что от германца добра не жди. Там, где мы ищем дружбу, они выглядывают выгоду. Вот твареныш мелкий.

— И все же…

Перовский поморщился, потер виски и принялся пояснять:

— Я художник. Пишу по заказу одного высокопоставленного лица, коего вам назвать никак не могу, картину. Что-то вроде Майской ночи.

— Про русалок? — уточнила Светлана.

— Именно. Русалочий хоровод.

— И? — подтолкнул его Саша.

Перовский возмутился, подаваясь вперед и с жаром говоря:

— Ко мне натурщицы ездят! Не могу же я в Майскую ночь гаркнуть всем русалкам: «Стоять! Мне вас зарисовать нужно!». Что-то по фотографиям рисую, которые сделал на берегу в Майскую ночь, что-то по памяти — те же Разумовские ничуть не изменились, их портреты я видел в Москве. Но все же без натурщиц никак. Кто-то из Волчанска, кто-то из Суходольска ездят на день-два. Сами знаете, если на три дня кто-то приезжает — регистрировать надо, а зарегистрировал — плати за нового жильца. Вот они и ездят ко мне на день-два… Накладно, конечно, но куда деваться.

— Не пробовали тут найти натурщиц? — предложил очевидное Саша. Светлана с ним была согласна — так гораздо дешевле выходит.

Перовский махнул рукой:

— Пробовал, конечно, но сами знаете поверья, что позирующий для портрета вскорости умрет. Местные крестьянки и уперлись рогом, что им рано умирать. Я про портреты царя и царедворцев им, а они: мол, на тех мощные амулеты стоят, а мы простые деревенские… нам умирать никак нельзя. Самое забавное знаете что?

Он замолчал, явно ожидая удивления, но не дождался. Пришлось ему самому продолжать:

— Говорят, народ у нас темный, ага… Как же! Я им про царя, а они мне в ответ: «Мусоргский умер через десять дней после написания портрета у Репина!» Представляете?! Они мне про Писемского, Пирогова, и даже про Луизу де Мерси-Аржанто… И как запомнили-то? Простите, откуда крестьянам об этих-то знать?! Я бы еще понимал, если бы мне Ваню с картины Перова припомнили, так нет. Нынче в деревнях Репина все знают. Бред какой-то… Пытался тут в поселке найти натурщиц, так барышням невместно позировать a la naturelle, а горничным и другой обслуге банально некогда. Пришлось к натурщицам знакомым обращаться. Что-то еще?

— И все же…

Перовский тяжело встал, чуть пошатнувшись, подошел к столу и подал Саше тяжелый дневник:

— Тут все фамилии и телефонные нумера девочек-натурщиц. Надеюсь, что никто из них не пропал и все живы-здоровы.

Саша попросил разрешения присесть за стол и принялся быстро переписывать нумера и фамилии к себе в блокнот, который достал из планшета. Перовской вернулся на диван и угрюмо уставился на Светлану, что-то обдумывая. Опережая его думы, она спросила, сжимая в руках подаренную книгу:

— Вы упоминали Шульца…

Перовский пробурчал, обдавая мощной волной перегара:

— Да шельмец, каких мало. Тут бывает одиноко, всяк ищет компанию, у многих круг общения уже давно сложился — некоторые семейства годами сюда ездят. Новеньким тут туго. Развлечений мало… — Он прищелкнул пальцами, словно это лучше объяснит: — таких, чтоб для философствующих натур. Вот и сбиваются в кучки все новенькие. А я тут совсем не вписываюсь. Я попович. Со мной общаться невместно. Разночинец же, пусть и талантливый. С Шульцем тоже самое. Он же вроде из обслуги, а вроде и интеллигент, тоже без общения ему тяжко было. Я пытался с ним подружиться. Скучно же когда не с кем интеллигентно поговорить.

Перегар от Перовского показывал уровень этих интеллигентных разговоров. Светлана скоро сама себя пьяной почувствует из-за Перовского.

— Он, собака такая, как напьется, так и начинает ругать Россию. Все, мол, у нас не так, все через пень-колоду. И леса не те, и нечисть не та, и животины у нас другие… Вообще, все не так. Как остановится, бывало, перед моей новой работой и давай орать, что мазня это и все не так у интеллигентных народов! Да шел бы он в…

Саша успел кашлянуть, и Перовский поперхнулся некультурными ругательствами. Впрочем, все они Светлане были и так знакомы.

Перовский ожил:

— А не хотите взглянуть на картину, пока господин Громов занят?

Светлана поднялась с кресла:

— Почему бы и нет.

Он подскочил, подходя ближе и обдавая винными парами:

— Тут, в соседней комнате — там вид на Идольмень отменный. Тут же кого только в Майском хороводе не видели.

— И кого же? — прилетело от Саши уже в спину Перовского. Он обернулся в дверях:

— Самих Великий княжон Наталью Павловну и Елизавету Павловну.

Саша приподнял бровь в удивлении, и Светлана открестилась от участия в хороводе отрицательно качая головой. Раньше она ходила к Ладоге, потом к Онежу ездила, когда уже училась на магических курсах. На берег Идольменя она тоже ходила, но в хороводе точно не участвовала. Она же живая!

Перовский провел в залу, где стояла на мольберте огромная, неменьше двух аршин в высоту и трех в ширину неоконченная картина. В этой зале бардака было даже больше, чем в гостиной, но Светлана не заметила этого. Ни бутылок со скипидаром, ни валяющихся везде засохших кистей, ни набросков, ни штофов с водкой… Она не видела ни открытых Идольменю окон, ни испорченной красками мебели. Написанный искусной рукой Перовского берег Идольменя захватил её.

Бархатистая темнота Майской ночи. Мягкий, струящийся лунный свет. Самой Луны на холсте не было, но она чувствовалась, она царила тут, выхватывая из темноты женские обнаженные силуэты. Фигуры русалок были бесплотны, они, казалось, были сотканы из лунного света, и при этом они оставались притягательно земными. Наташа как живая смотрела на Светлану своими все еще восемнадцатилетними глазами… Алексея можно было понять — в такую сложно не влюбиться. Понять бы еще, что он мог обещать, да не выполнять, как утверждал дедушка Леший. Мертвой Наташе многое не пообещаешь…

Русалки, одетые лишь в венки на распущенных волосах, были полны тоски и невысказанной грусти. Они скользили в танце по краешку мироздания, между водой и землей, не принадлежа больше миру живых.

Светлана прикусила губу, узнавая в других русалках своих погибших подружек: Екатерину, Ирину, Александру… И саму себя… Щеки обдало стыдом — она совсем не так выглядела. Не увидел бы Саша…

Он замер в дверях, наблюдая за Светланой, но в залу не вошел — заметил, что русалки обнажены, еще и многие в сомнительных ракурсах, показывая свое тело во всей красе неслучившейся молодости.

Перовский, стоя за спиной Светланы, пробормотал:

— За славой Крамского и Маковского не стремлюсь… — Перегар разбил поднявшееся в душе