Тайна озера самоубийц - Анна Велес

И я сразу все рассчитал. Ты никуда не спешил, потому я уговорил остаться. Да еще проверил тебя старьем этим нашим, как отреагируешь на сестер, потом эти проклятые вечера. Ты так на все это смотрел… Ну будто в театре спектакль. Знаешь… Без этого всего. Не копался, не искал причин. Будто вообще тебе не до этого.

Илья чуть усмехнулся. Петр в этом был прав. Илье было не до Горских и их странностей сначала. Ну чудны́е, это да. Только люди вообще все разные. Гость дома воспринимал хозяев с той самой иронией, не больше. Илье было чем занять свои мысли и без странностей Горских, пусть все эти мелочи он и отмечал машинально. Вот только теперь сам журналист немного жалел, что был таким беспечным.

– Может, надо было быть умнее, – рассудил он вслух.

– Просто ты такой, – казалось, Горский его чуть ли не успокаивает. Немного наивно, но серьезно. – Да и остальное. Ты ни разу ни о чем не спросил у девочек. Все эти глупости: откуда берется вдохновение, как появляется идея. Вся эта чушь. Ты будто вообще не реагировал на их работу. Кроме Ани. Но это другое. Ни любопытства, ни даже зависти. И сам ничего не пишешь. Хотя эта твоя профессия кстати.

– Но я сразу сказал, – напомнил журналист, – что как раз от нее и хотел бы отдохнуть.

– Знаю! – охотно закивал Петр. – Потому я и ждал. Как лучше всего заставить человека сделать что-то против его воли? Разрешить ему этого не делать!

– Спасибо! – саркастично отреагировал Илья.

– Извиняться не буду, – предупредил Горский. – Я дал тебе время отдохнуть, привыкнуть. Водил тебя на этот чертов причал. Вообще, я там редко сам бываю. После того случая с Аней в детстве сам воду недолюбливаю.

– Не нравилось – мог бы не водить, – угрюмо заметил журналист.

– Да просто именно там было бы проще всего тебе намекнуть, – выдал Петр. – Ну так, знаешь, почти как байку рассказать. Понемногу. Как очередную игру. Пока ты сам не заинтересуешься и не начнешь искать, хотя бы даже от скуки.

Он снова улыбнулся. На этот раз совсем иначе, как-то по-детски безыскусно. Илья вдруг подумал, что все аргументы Василия, будто именно Горский не мог оказаться убийцей, пусть и логичны, но не стоят вот этой улыбки. Петр единственный в семье, кто всегда оставался собой. Каким-то до жестокости честным, прямым, и в тоже время почему-то чуть ли не наивным, с простыми открытыми эмоциями. Будто большой ребенок.

– Такой вот был план, – немного грустно продолжал между тем хозяин дома. – Как раз после выходных думал начать. Но Аня умерла, и это все уже не имело смысла.

– После ее смерти многое потеряло смысл, – сказал в ответ Илья. – Но не это. Петя, убито еще пять человек. Или тебе на это наплевать?

– Нет же! – горячо возразил он. – Зачем бы тогда ты был мне нужен. Именно из-за них. Просто Аня важнее!

– Но прошло столько времени, – пытался донести до него приятель. – Я мог бы тут и не появиться.

– Тогда еще времени было достаточно, – как-то странно ответил Петр. – Еще можно было ждать.

– Пять смертей, Петя, – не мог успокоиться Илья. – Чего ждать?

– Знаю, – напомнил значительно Горский. – Все это… Только я ведь даже сообразил как-то не сразу. Та девочка. Знаешь, я как-то даже был привязан к ней. Милая и наивная очень. Конечно, капризная, иногда злая, требовательная. Амелия любит шантажировать меня, изображая ее. До сих пор. Но при мне та девочка становилась другой. Как доверчивый ребенок. И когда она…

Он болезненно поморщился, на этот раз от воспоминаний.

– Когда она умерла, – все же закончил Петр, – я еще ничего не подозревал. Потом первый на озере. Это тоже выглядело безобидно, парень был странным. Закрытый, в себе весь, что там у него на уме? А вот после третьего случая я уже начал понимать. Это тоже время!

– Но уже тогда здесь был Василий, – заметил Илья. – Он же мог это остановить раньше. Или на самом деле ты не обратился к нему, потому что он полицейский? Что ты планировал делать, когда узнал бы, кто из твоих сестер убивает?

– Ну и это тоже, – помолчав, нехотя признался Горский. – Они не могут без меня. Без семьи. Отдать под суд, в тюрьму… Да, я бы этого не сделал. Но поверь, я мог бы любую из них остановить. У меня есть возможность. Но теперь все по-другому. После Ани. И теперь имеет смысл только она. Прежде всего она.

– Но я-то не могу не сдать преступницу полиции, – твердо заявил Илья.

– Делай как правильно, – поспешил заверить Петр. – Теперь так. Только сделай.

– Я стараюсь, – сдавшись, согласился журналист. – Есть факты, может быть, у полиции будут улики. По делу Ани. А те, прежние преступления… И тогда, и сейчас ни я, ни Василий не можем найти мотив. Потому я изучаю их биографии, читаю книги Клары, слушаю музыку Ани, еще осталось посмотреть картины Амелии. И…

Он запнулся. На самом деле, объяснить Петру, чем еще и почему он занимается, было трудно.

– Я смотрю на них, – неуклюже выдал он. – Твои сестры. Их роли. Эти игры…

– Правильно, – чуть ли не торжественно заверил его Горский. – Это самое главное. Именно так ты сможешь понять. Их лица. Кстати!

Он полез в карман, достал свой смартфон.

– Василий, – вдруг снова вспомнил Петр о полицейском. – Даже если бы у него была другая работа. Он так, как ты, не сможет. Я говорил, тебе ничего ни от одной из них не нужно. Даже от Ани не надо было. А он…

– Он спал с Амелией. – Илья понял, куда ведет приятель. – Думаешь, он был бы необъективен?

– Мои сестры часто меняют мужчин, – совершенно спокойно заявил Горский. – Каждая. И это всегда легко. Для девочек, но не для их партнеров. И да, Василий никогда не был объективен, как ты выразился. Он не просто с ней спал. Он считает, что это профессиональный почти интерес к ней. Но… По мне, это почти одержимость. Смотри.

И он протянул журналисту свой аппарат. На экран было выведено фото. Василий улыбался в камеру как-то безмятежно счастливо и обнимал за плечи какую-то женщину. Стильная прическа, умелый макияж, элегантный наряд. В ней был некий шарм. Нечто высококлассное. Такой женщине всегда будут оборачиваться вслед. Но Илье это было не интересно. Он вывел на экран следующий снимок. Снова какая-то женщина. Стрижка «под пажа», слишком яркий, почти вызывающий макияж, соответствующий наряд. Все на грани откровенной вульгарности. Если присмотреться, можно было понять, что снимали ее в ночном