Тайна озера самоубийц - Анна Велес

Он сыграет и в эту игру. Илья уселся за стол, достал свой ноутбук из сумки, которую принес с собой, включил технику, достал из кармана наушники. Пусть будет так. Если сейчас Амелия наблюдает за ним, пусть злится.

Он нашел нужную ему композицию среди сохраненных в плейлисте мелодий и нажал кнопку воспроизведения. Откинувшись на спинку кресла, Илья закрыл глаза, приготовившись слушать…

В этом было что-то юнгианское. Такое… Вечное, архетипное. Те странные, темные и тревожные ощущения, какие испытываешь в преддверии начала грозы. Это нагнетание, скрытая, но такая ощутимая опасность, будто нечто древнее вдруг зашевелилось где-то… рядом, или в глубине собственной души. Снова – как в незаконченной пьесе Анны. Это была музыка о нем. О каждом, кто ее слушал. Страх себя самого, ощущение слабости и никчемности, пока мир на грани – за миг до грозы. И это ощущение нарастало, усиливалось, поглощало полностью, до такого порога, когда уже хочется кричать или плакать от собственной слабости, от страха, беспомощности.

Тонкая грань, а потом начинался дождь. Илье казалось, он ощущает первые капли на своем лице. Настолько четко лилась мелодия. Он даже открыл на миг глаза – проверить. Пусть над ним сияло все то же солнце уходящего жаркого июля, он не верил. Шла гроза. Смывающая все, очищающая, возрождающая, несущая успокоение и надежду. И в то же время мощная, ломающая, стирающая все. Природа во всей своей мощи, нечто яркое, откровенно языческое, чему можно лишь поклоняться и что дарит чувство восхищения и новой осмысленной наполненности.

Когда музыка стихла, он не хотел в это верить. Снова пришло то самое чувство детской обиды, что все закончилось. Но в этот раз оставалось послевкусие. Нечто подаренное грозой, новое начало, или что-то давно забытое, заново ставшее важным и значимым. Илья отложил наушники. Ему больше не было дела до странной инсценировки, устроенной для него Амелией. Вещи Анны, эффект ее присутствия больше не вызывали никаких эмоций. Все смыло грозой. Илья провел рукой по лицу, ладонь оказалась мокрой. Он даже не понял, что плакал.

Он дал себе время успокоиться, прийти в себя. Точнее, полностью сжиться с этим новым опытом, с неожиданным подарком той, кого потерял. А потом просто сел работать. Он точно знал, что ему нужно найти. Гроза расставила все по местам.

11 глава

Петр появился на поляне стремительно. В своей обычной манере, немного нервной и нескладной. Выскочил из-за кустов, мимо Ильи, собирался решительно усесться за стол, но, увидев скрипку в раскрытом футляре, затормозил резко, будто ударился о невидимую стену. Он обернулся к своему гостю. На лице вопрос, и тоскливое выражение в глазах.

Илья только выразительно развел руками. Петр обреченно-устало кивнул, подошел, уже спокойно, стал закрывать футляр, нежно провел пальцами по грифу инструмента, как иногда это делала Анна.

– Поговорим, – заявил Горский, усаживаясь наконец за стол напротив журналиста. Стало понятно: на этот раз отказ принят не будет.

Илья слегка отодвинул от себя ноутбук. Петр чуть кривовато усмехнулся.

– Мог у меня спросить, – заявил он. – Сэкономил бы время и поберег глаза.

Видимо, проходя мимо, хозяин дома успел заметить, что читал его приятель на экране.

– Аня начала поздно, – тут же принялся рассказывать он. В голосе зазвучали мягкие, ласковые ноты. Илья заметил, что, рассказывая, Петр потирает грудь, как-то машинально, почти бездумно. Так иногда делают те, кто сильно простужен. – В двенадцать. Да, была музыкальная школа, потом училище. Конкурсы исполнителей. А первая пьеса именно в двенадцать. Успех сразу. Даже ярче, чем у Клары и Амелии. К шестнадцати она имела несколько контрактов со студиями и писала на заказ. Но не так, как для себя. Это мелочи. Добротно, но не больше. А когда по-настоящему, это всегда было… живо.

Илья снова кивнул. Он понимал, о чем говорит Горский. Список произведений Анны он давно нашел в интернете. Ее композиции выходили отдельными дисками. Он даже прочел отзывы критиков, хотя мало что понял. Это был не его язык. Да и не слишком Илья хотел понять техническую часть того, как Анна создавала свою музыку, хотя профессионалы ценили именно это. Достаточно того, что все специалисты сходились в одном – она потрясающе талантлива. «Новый Моцарт», «музыка, потрясающая душу», «мелодии подсознания». Так отзывались журналисты специализированных СМИ. Слова на странице казались слишком пафосными и пустыми по сравнению с тем, что было в звучании произведений Анны. Но Илья уже знал, что описать это правильно невозможно.

– И что? – спросил его Петр. – Это важно?

– Возможно, – осторожно заметил Илья. – Но я не только биографии твоих сестер изучаю. Это как-то даже в последнюю очередь. А так…

– Да знаю я, что ты изучаешь, – отмахнулся Горский. – И понимаю зачем. Ты поверил Василию? Будто я ищу какого-то там недоброжелателя?

– Сначала да, – осторожно отозвался Илья. Он начал понимать, куда клонит Петр, и это очень настораживало. – Но если ты знал…

– Знал, – коротко подтвердил ему хозяин дома. – Это не сложно. Ты у нас недели не живешь, а понял. Василий профессионал, ему и того проще было догадаться. А я с ними живу и знаю их лучше всех на свете. И…

Он закашлялся. Сильно, надрывно. И снова тер грудь, будто старался унять таким образом приступ.

– Тогда я-то тебе зачем? – осведомился журналист, дождавшись, когда приятелю станет легче.

– Потому что они – смысл моей жизни, – довольно просто высказался Петр. – Ты спрашивал меня, какие они на самом деле. Для меня это не имеет значения. Любые, все равно мои. И понять, кто из них…

Он сбился. В глазах снова мелькнуло это жуткое выражение тоски, какой-то безысходной и бесконечной. Голос стал совсем глухим, будто ожидался новый приступ. Но Петр только снова потер грудь, болезненно поморщился.

– Понимаешь, – снова попытался он объяснить, – без них не будет ничего. Только боль, наверное. Даже от мысли, что одна из них убийца, возможно психопатка, маньячка, как сейчас говорят, уже больно. Я не смогу искать, выделять. Подозревать даже не могу. Не умею. Для этого надо не быть с ними.

– Не любить? – подсказал Илья.

Петр слабо улыбнулся.

– Клара права. – Его тон стал доброжелательным. – Хорошо, что ты с нами. Только ты и сможешь. Я как-то сразу тогда это понял. Аня сказала, что ты чувствуешь ее музыку. Значит, поймешь все. Сможешь понять.

Видимо, его болезнь временно отступила. Горский оживился.

– И опять же, да, тебе ни от кого из нас ничего не надо, – продолжал он. – Даже от самой Ани. Нет, она нравилась тебе, но… Не больше. Потому ты подходил идеально.