Убить Голиафа - Марина Валерьевна Герасимова

пока не хочу. Мне сейчас нужен спокойный незатуманенный эмоциями ум, такой, какой он есть в настоящий момент. Рассказы могут пробудить что-то. Пока не разберусь во всём – не нужно лишних сентенций.

Я слукавил. Эмоции уже появились вместе с доктором Светой, правда, на время отступили. Она в Германии, я здесь. А здесь эмоциям не место. Страсть тоже проявила себя в Пекине. Но это вообще что-то животное, нечеловеческое, к чувствам отношения не имеющее. А потому и ей сейчас не место.

Ивана, казалось, ответ устроил. Мы направились в дом, давно пора позавтракать. Прежде чем разойтись, чтобы переодеться и выйти к столу, он сказал:

– Ты ни во что не лезь. Я сам разберусь с нашими вопросами.

Даже, если его глушилка была выключена, в чём я сомневаюсь, вряд ли кто-нибудь догадается, что он имел в виду. Я же понял, Иван беспокоится о моей безопасности. Я же беспокоюсь о его и потому напоследок, наклонившись у его уху, тихо сказал:

– Убрали и продолжают убирать всех, кто может меня опознать. Ты спросил, чья очередь – следующая. Думаю, – твоя. А ещё Лены и детей, если им не уготована другая роль. Будь осторожен.

Обед

Позавтракать не получилось. Лена встретила меня у дверей в мои апартаменты и сообщила, что Крис и Лиз уже едут к нам на обед, который состоится через час. Они решили не ждать до вечера, а провести всю вторую половину дня вместе с нами. Завтра сразу же после подписания договора в нашем головной офисе англичане возвращаются в Лондон.

И опять в глазах Лены я увидел нескрываемую тревогу. Раньше это была печаль. Теперь страх. Чего она так боится? Я спросил её об этом прямо:

– Лена! Что тебя тревожит?

– Олег! – также по имени обратилась она ко мне. – Мне не нравится вся эта затея с контрактом.

– Но ведь раньше нравилась, – я уже знал, что в Лондоне она настаивала на нём.

– Да, я думала, так будет лучше. Из Лондона всё видится иначе. Тем более что речь больше шла о взаимовыгодном сотрудничестве: он покупает акции, делает инвестиции, развивает бизнес. Ты же покупаешь у него акции его активов в Африке. Возможно, его активы – это приманка, именно так ты сказал перед своим отъездом из Лондона. Чтобы ты продал акции. Тем более этого делать не стоит. К тому же я общалась с Фидлером и Евой Лариной, и ещё с некоторыми. Все в один голос говорят, что страна меняет ориентацию, что холодная война уже идёт, и горячая не за горами. А это значит, если ты подпишешь в таких условиях этот контракт, для Кремля ты станешь неблагонадёжным. И они сделают всё, чтобы поставить вместо тебя другого. Или убрать.

Последнее слово ей далось с трудом. Она даже зажмурилась, проговаривая его. Я понял, Лена боится участи Анны Андреевны для меня, себя и детей. Кроме того, её друзья – олигархи Фидлер и Ларин (Ева его жена) боятся того же, чего и она, – перемен курса, понимая, что конфронтация с Западом неизбежна. А Запад – их дом родной. По-видимому, паника среди олигархии набирает обороты. Но Лена права: в таких условиях подписывать контракт – безумие. Впрочем, я уже понял, что подписывать его в любых условиях – это предательство по отношению к России, т.е. глупость в чистом виде. Нет, я не отягощён чувством патриотизма и после стирания памяти свободен от всех чувств. Это рационально: не стоит гадить в доме, в котором живёшь. Не стоит разрушать этот дом, как бы много дивидендов за это не получил. Не тобой построено – не тебе и разрушать. Впрочем, не стоит гадить в любом доме. И не только потому, что жизнь переменчива, и этот дом может оказаться в какой-то момент и твоим тоже, а потому что это правильно. Жизнь так хрупка и коротка! Жизнь человека, семьи, отрасли, страны. Кто-то взял и вмешался в мою жизнь, оборвал жизнь моей семьи. Кто-то хочет оборвать жизнь редкоземельной отрасли, отдав её другому хозяину, который, скорее всего, уничтожит её. Если, конечно, не удастся полностью влить её в свою транснациональную корпорацию, которая в конце концов станет единственным поставщиком редкоземельных элементов в мире. При нынешней политике страны не станет. Потому проще уничтожить, убрать конкурента. Не на это рассчитывал Олег, но на что?

Кто-то спит и видит, когда умрёт целая страна. А что она чувствует? Что чувствует страна, когда её разрушают, пилят, делят, обманывают, обалгивают? Почему люди думают, что только они могут чувствовать? Ведь чувство – это свойство души, а душа у страны точно имеется, ведь страна – это люди.

– Я понимаю, отказ сильно ударит по твоей репутации. Англичане не простят, – слушал я сквозь свои размышления голос Лены, – но лучше отказаться. Жалко Семёна. Он любит Лиз. Но он сильный, справится.

– Справится, – поддакнул я ей, понимания, что положение олигарха, как положение монарха, накладывает свой отпечаток на чувства. В голове всплыла песенка: «Всё могут короли, всё могут короли, и судьбы всех людей вершат они порой. Но что не говори, жениться по любви не может ни один, ни один король». Я вспомнил слова, но не вспомнил, кто и когда пел эту песню. Странная у меня память – кусками: здесь помню, а здесь не помню, всё, что касается меня лично, – совсем не помню. Возможно, я был знаком с певицей, и она или её песни сыграли в моей жизни какую-то роль.

Через час прибыли гости. Всё семейство, включая Ивана и Виктора, вышли встретить гостей на улицу. Семён прибыл вместе с ними. Он первый вышел из машины, галантно помог выйти Лиз. Девушка выглядела непринуждённой и счастливой. Наверное, они хорошо провели время вдвоём, пока ехали в машине. Медленно вылез из машины Крис, немного грузноват, ещё не стар, но и далеко не молод, волосы почти седые, но видно, что когда-то он был брюнетом: сквозь седину просвечивают тёмные пряди. Глаза светлые, взгляд немного усталый, возможно от дороги, но внимательный.

Крис улыбался самой дружеской улыбкой, на которую, по-видимому, был способен, распахнул свои объятья и направился ко мне. Похлопав меня по плечам и расцеловав почти по-родственному, галантно поцеловав Лене руку и поприветствовав остальных, он повернулся к кортежу, который их привёз, и, глядя на Семёна и Лиз, произнёс по-английски:

– Наши дети счастливы вместе.

Мы с Леной согласились также по-английски. Я ещё в Пекине понял, что знаю этот язык. Как рассказал Виктор, мы с Олегом