Так завершается карьера сыщика в XIX веке - Михаил Леккор

— Шляп! — звучно отозвалась палка о спину Марефы.

— Ай! — взвизгнула та и торопливо села на стул. Правда, это ей особенно не помогло, потому как Прохор, посмотрев на великого князя и, как минимум, не увидев на нем негативного порицания, и шлепнул по спине еще раз.

Поняв, что ее все же наказывают и лучше, если она будет молчать, Марефа не издала ни звука при дальнейшем возмездии.

Константин Николаевич под воздействием этого преисполнился к ней уважения и после третьего удара подал знак: — «хватит!». Но Марефу он предупредил, что, как только почувствует ее забастовку, то тотчас ее продолжат бить. Поняла ли ты, баба?

Марефа, посмотрев на лежащий поблизости розги, приготовленные в ведре к дальнейшей расправе, поняла и допрос наконец-то пошел. В том числе в виде ответов и на его вопросы.

Оказалось, что и она тоже была «облагодетельствована» англичанином Стюартом и значилась в общей массе, как подчиненная Бенкендорфа. Или просто обозначалась, как Бенкендорф, имея в виду тоже самое. Получила она совсем чуть-чуть по младшей должности — синенькую, то есть 5 рублей ассигнациями. Но она и такому порадовалась — по скудного жалованию, и это было очень много, а по цене продовольствия весьма обильно.

Марефа была весьма сметливая, хоть и баба. Или, точнее, сметливая баба, как это странно не звучит. Она скромно поблагодарила иностранца и заметила ему, что если надо, то она служит горничной при императорских регалиях в бриллиантовой комнате в Зимнем дворце и ежели необходимо, то и она, и ее мужик Мишка всегда помогут.

Конечно, жандармам при проверке она ничего такого не сказала, а те и не заподозрили. А вот грозному барину не могла не промолвить. А и то, англичане были люди так сказать очень щедрые, так что эдак половину государевых служащих можно заподозрить и арестовать. И кто тогда пол будет мыть?

Он и еще давал ей понемногу мелочь — по гривеннику, даже по паре алтын. Так сказать, прикармливал. Много? Да как сказать, а ее семье и на день кормежки хватит, если только постное готовить.

Через полгода же, совсем недавно, Стюарт сам открылся — скоро, дескать, домой ехать, в Аглицкую сторону. Надо, мол, ему хоть какую-то безделушку от царской Сокровищницы. Недорогую и незаметную.

И дал ей между делом триста рублев мелкими ассигнациями. Огроменная сумма по тому времени для скромной горничной.

В этот-то момент Марефа — баба может и не умная, умная баба точно никогда не бывает, больше практичная, поняла вдруг, что попала куда-то не туда со своею жадностью. И может пропасть в неведомую горесть. Да хоть из Санкт-Петербурга могут выслать в какую глухую деревню или еще далее в сибирскую ссылку. А ведь, судя по сумме денег, попасть ей придется в тюрьму, а потом еще и в каторгу. И все — была бедной мещанкой, станет бесправной каторжанкой, тама и помрешь через год или два от тяжелой жизни.

— Я баба уже старая, болезная, детьми — внуками обремененная, — страстно жаловалась она великому князю, — а он мне говорит — ты мне теперь должна, деньги ведь за что-то брала. Ничего я ему не должна, истинный крест!

— И что ты должна делать конкретно? — прервал ее Константин Николаевич. А то дай ей волю, замучает, словами застращает даже его.

Оказалось, в принципе, не очень много с учетом данных денег. Сама она должна была провести Мишку мимо внешних постов охраны и открыть помещение этой Бриллиантовой комнаты. А уж Мишка мог унести какую-нибудь «мелкую безделушку».

Потом тот ей показал, что взял — действительно мелочь — медный крестик, невесть как попавший туда.

— То есть, ваш сожитель Михаил не взял ни частицу от какой монаршей реликвии, ни полностью императорскую регалию? — не веря, спросил Марефу великий князь, — а смысл ему в это влазить? Дело-то в любом случае сугубо подсудное, вплоть до виселицы, раз коснулся имущества августейшего покровителя.

Он подумал, что Грязнова опять рухнет на колени. Или, паче чаяния, в кои-то времена рухнет в обморок.

Но Марефа его обманула. Она лишь обрадовано кивнула, радуясь, что мысли их сходятся и быстро затараторила:

— Вот и я думаю, что-то он какой-то подозрительно-склизкий к нам. А если англичане милосердны, то беги быстрее и все ощупай — цело ли?

Мне за эту хрень дал триста рублев, Мишке — 500. Да Ленке, взрослой дочери моей, что отвлекла, да грудь дала потрогать постовому, четвертной билет. На фига? Почти тыща за мелкий крестик. Он, конечно, старый очень, да только я в воскресный день ему на базаре крест за целковый найду, если постараюсь. И даже за пару гривенников, если сильно повезет.

— А Ленка это… — уточнил на всякий случай Константин Николаевич, хотя, в общем-то, был в курсе. Про крест он вообще не спрашивал. И так знал.

— Дочь моя младшая, — понятливо пояснила Марефа, заставив попаданца поморщится. Что за время до нельзя простое. Мать дочь отдает в сексуальное почти рабство и не видит в этом ничего зазорного, если высокий господин обязательно даст ей приличные денежки.

Марефа, видя зримое недовольство вельможного следователя, решила защитить свою дочь:

— Ваше императорское высочество, ты о ней нехорошее не думай, вообще-то она у меня баба приличная и от мужа не бегает.Дитяти все, как один, на Петьку похожи. Это я ее попросила помочь. За десятку ассигнаций всяко ладно. А уж за четверной!

— Ладно, — махнул Константин Николаевич рукой. Дескать, в моральный облик твоей семьи я не лезу. Сами решайте, кто с кем спит.

— Скажи лучше, к какому выводу ты пришла? — вернулся он к интересующей его теме, — так зачем англичанин Стюарт давал вам такую прорву денег?

Марефу, наоборот, эта тема не очень интересовала. Давал и давал, дело-то прошлое. А вот о дочери она бы еще поговорила и между делом ввернула словечко за нее. Трудно ей уже работать. Работа такая, в сущности, легкая и не тяжелая, но с годами все более тяжелая. Вот бы дочь вместо нее! На кусок хлеба всегда заработает. Опять же в праздники господа служилые охотно подают.

Ну, коли так, хозяин — барин. Она послушно заговорила:

— Я, ваше императорское высочество, вижу вот это так. Англичанин этот нас охмуряет, чтобы потом сделать подельниками. Воровать чего-то. Оно может золотом и не дорого, но ведь, как это, монарший раритет!