Стеклянная шестерёнка - Акили

сто лет. Он бы просто закрыл свою ценность в банке за семью замками, убеждённый в её сохранности. Но Эдельхейт ещё ни разу не ошибся. Эта мысль уязвляла гордость Вильямсона, но безопасность чертежа, способного перевернуть эпоху прогресса, оказалась для него важнее.

Окружающие заметили долгий разговор Вильямсона и Эдельхейта и с любопытством на них поглядывали. В итоге, когда эти двое с улыбками пожали друг другу руки, все испытали приятное удовлетворение.

– Посмотрите, кажется, мистер Эдельхейт и мистер Вильямсон помирились! – восклицали дамы.

– Эдельхейт спас изобретения Вильямсона. Было бы странно, если бы мистер Вильямсон это не оценил.

– Но заметьте, что поведение мистера Эдельхейта довольно экстравагантное и порой даже бестактное. Ценящий этикет мистер Вильямсон и без того был терпелив к нему.

– Ох, обаяние мистера Эдельхейта с лихвой перекрывает этот маленький недостаток. А некоторым даже нравится, как он одним своим присутствием встряхивает заскучавшее общество.

– «Некоторым» – это вам, леди Тотерн? К слову, я слышала, что мистер Эдельхейт до сих пор не женат.

Подобные разговоры разошлись по всему залу, и значительная часть внимания водяным колесом прошлась по Эдельхейту.

Инес заметила его неудобство и начала играть на пианино, но её игра так и не остановила тех, кто вознамерился лично пожать руку и выразить восхищение «знаменитому детективу».

Инес пыталась отвлечь этих господ и дам светскими разговорами. Отец смотрел на её действия с прищуром. Однако собеседники всё равно ухитрялись покинуть общество Инес и отыскать глазами «виновника торжества». Так продолжалось до тех пор, пока поток желающих наконец не иссяк и положение хозяина вечера не вернулось обратно к Вильямсону.

Гай тяжело вздохнул.

– Слава тяжела? – с грустной иронией улыбнулась Инес.

– В этом деле я большой атлет, но сегодня и впрямь устал улыбаться – вот уж поистине небывалое событие. Обычно меня хватает надолго.

– Вы заслужили все почести. Вы вернули мир в мою семью и этот город.

– Мир – состояние шаткое. Город – это механизм с множеством винтиков, любой может выйти из строя и нарушить работу всей машины.

– Говорите как мой отец.

– В самом деле?

– Не ваши слова, а скорее… манера всё сравнивать с машинами. Вы, случайно, не изобретатель, мистер Эдельхейт?

– О нет, что вы. Я лишь умело имитирую то общество, в которое попадаю.

– А, то самое моделирование поведения, – с пониманием кивнула Инес, на что Гай искренне удивился:

– Вы очень быстро учитесь. Если бы женщинам в наше время позволили делать то, что творят мужчины, женщины бы быстро захватили мир.

Инес весело рассмеялась, но её смех прервала неожиданная мысль, которая напугала её так сильно, что ком встал в горле. Гай вопросительно посмотрел на неё.

– Вы… вы, наверное, теперь покинете нас, раз расследование окончено, – запинаясь, выговорила она. – Ведь ваш отпуск…

– Мой отпуск может длиться до тех пор, пока я того желаю. Я оставил свою контору на помощника. Наказал беспокоить меня телеграммами только в случае крайней нужды, например, ежемесячного отчёта. Пока что он свято исполняет мой завет и почти не тревожит меня. Я рад за Уолиса, он быстро научился справляться с делами, а я смог отдохнуть… если погони за ворами, вымогателями и подрывниками можно считать отдыхом. Но тут уж дело вкуса.

– Значит, вы ещё погостите? – просияла Инес.

– Остался в этом деле последний пункт, – вдруг помрачнел Эдельхейт и в задумчивости приложил палец к губам. – Я нашёл украденное, но не нашёл вора. Так что расследование нельзя в полной мере назвать оконченным.

– Я благодарна вам за то, что вы остаётесь ради помощи моему отцу.

– Прошу вас, Инес, не думайте обо мне лучше, чем я есть, – рассмеялся Эдельхейт. – Кроме помощи вашему отцу, меня ведёт и моё собственное чувство справедливости.

Казалось, ответ понятен, но Эдельхейт явно вкладывал в это понятие большее, а потому Инес спросила:

– Что вы имеете в виду под справедливостью?

Ответ её удивил.

– Как бы вам объяснить… В юности я однажды увидел, как человек спрятал за досками прогнившего дома маленький кожаный чемодан и ушёл. Любой мальчик тут же полюбопытствовал бы, что там, но меня больше заинтересовал человек. Он очень нервничал и спешил, и я решил проследить за ним. Но не прошёл он и двух улиц, как за ним увязались двое. Одеты были обычно, но ботинки выдавали в них полицейских. Я тут же подумал, что тот человек – преступник и прятал награбленное, а полицейские в маскировке следят за ним до убежища банды. Но я ошибся. Полицейские очень скоро догнали его на мосту и устроили допрос. Я не слышал, о чём они говорили, но преследователи явно что-то требовали. И когда человек отказал, они сдёрнули с него куртку и столкнули с моста. Не найдя ничего в куртке, они, раздосадованные, ушли. А человек утонул.

– О боже! Это ужасно! – воскликнула Инес, приложив ладонь к губам.

– Да, и я стоял в ужасе… несколько секунд. А потом побежал к месту, где всё началось, и нашёл спрятанный чемодан. Там оказалась только папка с документами. Я взял себе и внимательно прочитал. Документы доказывали коррупцию среди высших чинов полицейского участка. И что же делать мальчику, получившему такое откровение? Обратиться к взрослым? Нет.

В газете на следующее утро опубликовали заметку о гибели журналиста. По рисунку я узнал погибшего. О том, чтобы идти в полицию, не было и речи. Поэтому я пришёл под окна редакции и стал внимательно слушать разговоры. Пытался понять, кому можно доверить информацию. Я просидел у редакции три дня, услышал много разговоров: одни осуждали погибшего журналиста за то, что не прислушался к предупреждениям «сверху», другие жалели, но боялись разделить его участь. Словом, я не нашёл человека, которому мог бы довериться. Но мне повезло. Поздно вечером кто-то в редакции забыл закрыть окно. Я увидел на столе статьи, которые должны были забрать в типографию для следующего тиража. Догадываетесь, что мог сделать мальчик, которым двигало острое чувство справедливости? Я пролез в это окно и наскоро напечатал на машинке разоблачающую статью на основе документов погибшего журналиста. А потом заменил одну из приготовленных статей своей. Как раз вовремя, потому что едва не попался посыльному из типографии. Наутро вышла газета. Как думаете, чем всё кончилось?

– Чем? Расскажите.

– Что ж… по дальнейшим публикациям в газете и разговорам в редакции я понял, что поднялся большой скандал. Кого-то уволили и в редакции, и в полиции. Но что было потом, я не знаю. Кажется, дело замяли. Стала ли полиция от этого менее коррумпированной? Нет. Полегчало ли от этого погибшему журналисту? Нет. Так