Стеклянная шестерёнка - Акили

и каменные тучи, набухшие от дождя. Молнии то и дело прочерчивали небо фиолетовыми трещинами, ветер стучался в окна с настойчивостью полисмена, а грохотало так, как будто кто-то несётся по мостовой на огромной неисправной телеге.

И вот в такую погоду на пороге дома Вильямсона появился нежданный посетитель.

– Эдельхейт, что вы тут забыли?

Вильямсон промокнул усы салфеткой и строго поглядел на маячившего позади домоправителя, который не успел доложить о госте… попросту потому, что гость по-хозяйски сам поднялся в столовую, вручив слуге мокрый зонт. Сегодня на детективе были белоснежный сюртук и перчатки, на локте висела трость из тёмного дерева с набалдашником, похожим на клюв хищной птицы. Эдельхейт и сам напоминал птицу. Настырную, высокомерную и наглую птицу, которая стучится ранним утром в окно ещё тёмной спальни.

– «Забыл» я позавтракать, и так уж вышло, что ваш дом оказался рядом. Вот я и подумал, почему бы не «забыть» завтрак здесь?

Вильямсон поморщился, как от зубной боли. В моменты, когда Эдельхейт поражал врагов Вильямсона и защищал его интересы, этот детектив ему даже нравился. Да Вильямсон и привык к нему. Но стоило подумать, что общество Эдельхейта стало обыденностью, как пошли слухи о том, что между ним и Инес завязался роман. И вот это доставляло Вильямсону поистине физический дискомфорт. Мало того что Эдельхейт демонстративно танцевал с Инес, на радость местным сплетницам, так ещё и бросил её посреди танца и поспешно куда-то ушёл. Поразительная невоспитанность!

Вильямсон уже хотел отделаться от Эдельхейта любой несусветной отговоркой и выставить его из дома, как Инес предложила «гостю» присесть и позавтракать с ними. Вильямсон во все глаза уставился на дочь, которая, вроде, совсем не замечала недовольства отца. С каких пор Грегор Вильямсон перестал быть хозяином в собственном доме?!

И вот Эдельхейт, самодовольно улыбаясь, уже сидит напротив и поглощает лимонный мармелад и цепкими пальцами таскает с тарелки любимые тарталетки Вильямсона!

– Как продвигается поиск последнего преступника, мистер Эдельхейт? – заговорил Грегор, когда Инес скрылась в кухне «помочь с пирогом». И будь Вильямсон проклят, если не заметил на её щеках смущённый румянец.

– В данный момент в процессе.

– «В данный момент» вы сидите у меня дома. Неужели надеетесь найти его здесь? – проворчал Вильямсон.

– Всё может быть, мистер Вильямсон, – улыбнулся Гай, потянувшись за очередным пирожным, но тут же посерьёзнел: – Но вы зря так горячитесь, я вовсе не смеюсь над вами. Меня действительно привело к вам дело. Про завтрак я сказал, дабы не смущать серьёзными разговорами вашу прекрасную дочь.

– Так выкладывайте!

Эдельхейт неторопливо закончил жевать и после этого предложил пройти в кабинет, словно он тут хозяин. Вильямсон это стерпел. Наглый детектив в стенах кабинета превратился в такую же часть жизни, как и визиты мистера Бонса… такую же часть, как предательства старых друзей.

Вильямсон был откровенно разочарован и разгневан поступками Стонбая и Смита. Столько лет они сотрудничали, были товарищами, соратниками, друзьями на пути к прогрессу, а теперь они воткнули в его спину нож. Так пускай же горят в аду. Грегор Вильямсон не терпит предательств!

– Два предательства из пяти. Что же дальше?

Вильямсон вздрогнул. Эдельхейт смотрел на фотографию в рамке на стене. С неё улыбались ещё молодые Вильямсон и многие из тех, кто ныне составляет сливки прогрессивного общества. Фото сделали на первом в жизни Вильямсона светском приёме, когда талантливых дельцов наконец начали замечать в высшем свете. Тут же во второй рамке висела газетная заметка о них тех же времён.

– Что вы сказали?

– Да так, – пожал плечами Эдельхейт. – Просто жаль, что давняя история вашей дружбы закончилась столь печальным образом. Фундамент длиной в двадцать пять лет. Вам грустно?

– Вы не мой психотерапевт, Эдельхейт.

– А у вас он есть? Редкая профессия, – удивился детектив.

– Не мелите чепухи. Я в своём уме. О чём вы хотели говорить? Чертёж же возвращён.

– Моими усилиями, должен заметить, несмотря на попытки вашего раздражения выбить меня из колеи. Удачи ему и в этот раз.

Вильямсон невольно отвёл глаза. Этот плут отлично видит, как к нему относятся, но всё равно продолжает выводить людей из себя. Нарочно! Разве Вильямсон раздражался бы так, будь Эдельхейт тактичнее и вежливее, как и положено джентльмену? Разве был бы против одного танца с Инес, если бы тот не породил столько слухов?

Сам Вильямсон потратил изрядно времени, чтобы выучить все тонкости этикета, и в конце концов стал держать себя в обществе не хуже аристократов. Эдельхейт же осмысленно ведёт себя фамильярно и сотрясает устои, на которых держится высший свет. Устои, по которым важно сохранять на лице маску любезности и благодушия, а истинные мысли скрывать.

– Впрочем, давайте снова заключим перемирие. Я по-прежнему беспокоюсь о вашем благополучии. Ведь вы всё ещё мой клиент. И надеюсь, что предательства ваших друзей не подкосили вашу уверенность в себе?

– Не говорите глупостей, Эдельхейт. Мне важно только, чтобы Стонбай и Смит получили по заслугам, и больше о них я вспоминать не намерен.

– С глаз долой – из сердца вон, – задумчиво протянул Эдельхейт. – Что ж, прагматичный подход. Он вам понадобится, потому что я намерен спросить вас о вашем покойном зяте.

– О Мэнсе? Эдельхейт, на кой чёрт вам эта история?

– «Чёрт» говорите… Учитывая происходящее, даже я, человек нерелигиозный, почти близок к тому, чтобы назвать Мэнса Брауна чёртом… потому как его фамилия подозрительно близка к фамилии Призрака, которую вы не можете вспомнить.

Вильямсон неожиданно расхохотался. Давно в стенах этого дома не звучал его смех.

– Ох, не смешите меня, Эдельхейт. Мой зять не воскрес из мёртвых. Не вы ли меня убеждали, что такого не бывает?

– Верно. Мёртвые не воскресают, – бесстрастно отозвался Гай, – если они мёртвые.

– О чём вы говорите?

– Мистер Вильямсон, прошу вас, пойдёмте со мной.

– В такую погоду?!

– Вас беспокоит, что вы намочите шляпу? – насмешливо бросил Эдельхейт. – Идёмте же. Не пожалеете.

Эдельхейт хотел затащить Вильямсона в конный экипаж, на котором сюда приехал, но такого Вильямсон не потерпел: что бы его – Отца прогресса – заметили в городе на столь примитивном и старомодном транспорте? Ни за что на свете! Это Эдельхейт выпячивает напоказ свои причуды и явно наслаждается всеобщей реакцией на них. А Грегор Вильямсон должен являться воплощением прогресса во всём, даже если и ему порой хочется подражать аристократам старого времени. Словом, пришлось звать водителя и нырять от дождя в паромобиль.

Эдельхейт не говорил, куда они едут, только командовал «направо» или «налево». И Вильямсон ещё раз за сегодняшний день почувствовал, что перестал быть хозяином своего