Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

по ней или использовать ее в качестве качелей. Тутовый шелкопряд из шелковых нитей плетет свои коконы: шершавые крохотные кабинки, в которых куколка может раздеться, не привлекая нескромных взглядов, и облачиться в одежду бабочки. Это своего рода матка, окутывающая метаморфозу. Возможно, поэтому пластический хирург казался мне похожим на личинку тутового шелкопряда.

Об этом говорили его изумительно красивые губы. Природный дар, как утверждал хирург. И действительно, его собственные губы не казались надутыми и застывшими, как те, которые он без устали накачивал в клинике пластической хирургии. Я представляла себе, что он действует не руками, а губами, как личинка тутового шелкопряда, выпускающая изо рта шелковистую слюну, когда трудится над созданием места своего возрождения.

Не утруждая себя излишней деликатностью, он предложил подправить мои губы, вероятно полагая, что каждый должен кусать или сосать мир губами, упругими как клубника. Я же считаю, что достаточно иметь две розовые поверхности — главное, чтобы они были живыми и подвижными, с линиями разломов, которые напоминают трещины земли и выражают жизнь эмоций и дрожь страстей.

— Не вижу в этом необходимости, — ответила я, целуя его так, чтобы он смог почувствовать разницу между живыми губами и силиконовыми контейнерами.

Казалось, хирург лишился последних сил, настолько широко он распахнул глаза, задрожал и воскликнул испуганно:

— И что теперь?

— Я заберу тебя с собой, — прошептала я, имея в виду постель, встречу, любой угол, где он мог бы отложить в сторону скальпель, не опасаясь, что изъяны мира возьмут над ним вверх.

Признаюсь, что этот мой опыт оказался не очень удачным, несмотря на то, что от эксперта по эстетике можно было многого ожидать. В ту единственную ночь, когда мы спали вместе, я не сомкнула глаз. И не только потому, что он страдал бруксизмом и скрипел зубами, доказав этим, что недостаточно иметь красивые губы, чтобы издавать прекрасные звуки. Я чувствовала в нем какой-то разлад. Его природа тутового шелкопряда предстала предо мной в зловещем свете, когда хирург признался, что предпочитает мужчин женщинам. Конечно же, любой личный выбор достоин уважения, но только не в его случае.

Я поняла это, пока он засыпал, скрипя зубами и щелкая челюстью. Пластический хирург занимался не исправлением недостатков женской внешности в обмен на «презренный металл», что было бы понятной слабостью. Своей работой он сознательно принижал женщин. Он делал их настолько неестественными, чтобы они стали неудобоваримыми, отвратительными и раздражающими. Пластический хирург множил копии одного и того же рисунка, копии других копий, как фальшивомонетчик или торговец поддельным товаром на местном рынке.

Я пришла к выводу, что он проделывал это для себя, в надежде, что на каждую фальсифицированную им женщину придется освобожденный мужчина. Хирург был уверен, что, заменив целую женскую вселенную копиями, он вызовет крах рынка и в наступившем хаосе сможет захватить себе лучшие экземпляры мужской фауны.

Не думаю, что пластический хирург был в восторге, когда я познакомила его со своим хорошим приятелем — мужчиной крепким и брутальным. Но тутовый шелкопряд должен помнить, что, несмотря на его мечты о возрождении, рано или поздно все коконы оказываются в кастрюле с горячей водой. Любой тутовый шелкопряд отлично знает цену, которую необходимо заплатить, чтобы получить шелк…

Аличе

9 ноября. Вторник

Агент Ландрулли прошмыгнул в кабинет инспектора Стуки, как саламандра по раскаленному песку. Он был порядком возбужден. Полицейскому понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться, затем он протянул Стуки свежие газеты.

Газетные заголовки были весьма красноречивы: «Таинственная записная книжка Аличе Бельтраме!», «Адвокат, мэр, агент по недвижимости: кто из них на самом деле причастен к исчезновению Аличе?»

— Антимама! Получается, что фотокопии разослали и в редакции газет.

— Леонарди совсем потерял голову. Он увяз в своем старом расследовании и никак из него не выберется.

Стуки лично наблюдал, как комиссар Леонарди перечитывал отчеты по делу Бельтраме, восхищаясь собственной методичностью и способностью не отвлекаться на второстепенные предположения.

— На самом деле, отвлекаться просто необходимо.

— Вы правы, инспектор, — ответил Ландрулли.

— Леонарди не способен дать задний ход, это все знают. Комиссар идет только вперед.

— Вот увидите, Леонарди в конце концов сбросит на вас все расследование.

— Главное, Ландрулли, чтобы мы это дело раскрыли.

— Будто бы это так легко сделать, — проворчал полицейский агент.

— Совсем не легко, наоборот. Каждое новое расследование — та еще головоломка. Кстати, Ландрулли, а ты сам как думаешь? Это скелет Бельтраме?

— Инспектор, я думаю так же, как вы.

— Тогда порядок! Есть что-то новое об агенте Спрейфико?

— Он все еще на больничном.

— Сколько можно? Мы здесь все больные — так что нам теперь, всем дома сидеть?

Стуки схватил листок бумаги и нарисовал на нем ступню с шестью пальцами. Он стал лихорадочно обводить красным стержнем лишний мизинец.

Что сказал доктор Салмази? Полидактилией страдают только 0,1%, максимум 0,2% населения планеты. Немного? На первый взгляд, да. Но когда дело касается больших чисел, это не так уж мало. Из шестидесятимиллионного населения Италии это по крайней мере шестьдесят тысяч человек. Из восьмидесяти тысяч жителей Тревизо — около восьмидесяти. Конечно, при условии, что этот алгоритм работает именно так и что в данном случае можно использовать статистику.

— Ландрулли, ты в своей жизни видел кого-нибудь с шестью пальцами?

— Нет, только с четырьмя сосками, инспектор.

— Мы сейчас о другом. Мне тоже никогда не приходилось встречать кого-то с полидактилией.

Стуки стал записывать на листке бумаги: для Спрейфико это был скелет застреленной проститутки, для Сперелли — Аличе Бельтраме, как и для Аиши с ее Мадонной. Для Герпеса Зостера — категоричное «нет», а Леонарди вообще желал бы сейчас оказаться где-нибудь в другом месте. Ландрулли думал так же, как он, Стуки. А у него самого были на этот счет две-три пока еще довольно расплывчатые идеи.

Учительница Бельтраме катила на велосипеде с нахмуренным видом военачальника, в корзинке перед велосипедным рулем лежала стопка ученических тетрадей. Спрятавшийся за углом Микеланджело потерял дар речи, когда увидел, как она мчится в школу на велосипеде. Этим утром подросток решил незаметно проследить за учительницей, чтобы изучить ее привычки. Ведь должна же быть у этой женщины какая-нибудь рутина: остановиться у газетного киоска, чтобы купить утреннюю газету, выпить чашечку кофе в баре, бросить беглый взгляд на витрины магазинов, поздороваться с кем-то из знакомых. Он изучит каждую деталь, а потом тщательно подготовит свою месть. Так для себя решил Микеланджело: он за себя отомстит. Но что может заставить страдать эту злыдню? Поджечь ее любимый бар? Или замуровать в киоске продавца газет? Впрочем, зная Беатриче Бельтраме, вряд ли ее что-либо тронет: она будет спокойно наблюдать за умирающим газетчиком и агонизирующим барменом тем же строгим и полным вызова взглядом, которым обводит класс во время контрольной.

Калитка дома Бельтраме снова открылась, и оттуда неуверенной походкой вышла пожилая синьора в темно-бежевом плаще с пухлой черной сумкой в руках.

«Это, должно быть, родственница Бельтраме», — подумал мальчик.

«Следить за старухой слишком легко», — сказал себе Микеланджело, которому пришлось замедлить шаг, чтобы оставаться в тени колонн и не быть замеченным. Тем более что в удобных брюках и с завязанными шнурками он двигался гораздо свободнее и даже мог без труда перебегать с одной стороны улицы на другую.

Между тем пожилая женщина продолжала свой путь, не отвлекаясь на витрины баров и магазинов и не оглядываясь по сторонам. Когда она прошла мимо одного из известных в Тревизо клубов для