Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

папку и достал рекламный проспект турагентства «Аличе и страны чудес». Его лозунг гласил: «Я увезу вас дальние края». Стуки понравилось: коротко и ясно. Инспектор стал водить пальцем по рекламным предложениям: маленькие городки в Коста-Рике, Бразилии, Боливии, Португалии и Намибии. Кто мог выдержать два-три месяца в таких затерянных местах? Стуки сам не заметил, как уснул, и ему приснились крошечные высокогорные деревушки, затерянные среди облаков.

— Что?

Еще до того, как попытаться осмыслить слова агента Сперелли, сказанные по телефону, Стуки бросил взгляд на часы. Была почти полночь.

— В него стреляли. Полчаса назад.

— В кого?

— В синьора Джампаоло Масьеро, агента по недвижимости.

«Первый в записной книжке Бельтраме», — мелькнуло в голове у Стуки.

— Убит?

— Нет, даже не ранен. Пуля его не задела, но сильно напугала.

— Попытка ограбления? — с надеждой спросил Стуки.

— Вряд ли, — ответил агент Сперелли.

— Вы сделали все, что полагается в таких случаях?

— Конечно. Спокойной ночи, инспектор.

— До завтра, Сперелли.

Стуки откинулся на подушку. Он спросил себя, так ли это необходимо, ведь время позднее, но затем все-таки позвонил сестрам.

— Это не у вас была подруга, которая занималась религиозным туризмом?

Вероника, удивленная таким поздним звонком инспектора и самим вопросом, не знала, что ответить.

— Вы что, хотите, чтобы мы вас и с ней познакомили?

— Мне нужна кое-какая информация.

— Это так срочно? Вообще-то, мы уже спали.

Но соседки все-таки сообщили Стуки имя подруги и дали ее номер телефона.

— И еще. Вы подумали обо всей этой истории про любовь, растворяющуюся в воде? — Стуки решил воспользоваться моментом, раз уж он позвонил.

— Что тут думать? Любовь есть любовь, — ответила Вероника за обеих.

— Ну уж нет. Я к вам сейчас поднимусь, и мы поговорим.

Любовь растворяется в воде. Как соль и сахар, которые, впрочем, не растворяются в растительном масле. Чуть лучше — в спирте. Вообще, алкоголь — это растворитель, который нельзя недооценивать. Так мне говорил художник. Это был красивый мужчина с великим прошлым, ведь все златоглазки очаровательны и за свою жизнь претерпевают весьма интересную трансформацию. Уже само название этих насекомых говорит об их красоте.

На голове златоглазки имеются две антенны, длина которых почти равна длине тела. Ее крылья такие прозрачные, что им может позавидовать любая хрустальная ваза. Иногда златоглазка складывает крылья над головой, и тогда кажется, что насекомое окружено ореолом. Тельце златоглазки окрашено в бледно-зеленый цвет. У художника были зеленые глаза и романтическая бледность лица — если только он не страдал анемией. Согласно статистике, у художников часто наблюдается дефицит железа в крови, следовательно, бледность их кожных покровов может быть связана не с творческими терзаниями, а с нехваткой гемоглобина.

Было время, когда златоглазка искал себя в писательстве и встречал рассветы в худших кабаках города. Теперь он пишет картины и вращается в высшем свете — по крайней мере, в том, что от него осталось. Это так естественно: благородство заметнее на закате, в сумерках. Златоглазке весьма по душе мерцающий в темноте свет: его влекут к себе зажженные свечи и камины с потрескивающими в них поленьями дуба или каштана.

Я начала встречаться с художником, полагая, что смогу вернуть его славное прошлое. В молодости, то есть еще в стадии личинки, златоглазка выказывал сангвинический темперамент, и паттерны его поведения были весьма каннибалистическими. Движимый подлинным вдохновением, он мастерски выражал это на бумаге. Со страниц его книг капала кровь, желчь и слизь художника.

На протяжении многих лет я почти каждый вечер перечитывала первые страницы его дебютного романа — шедевра под названием «Протеины высокой биологической ценности».

«Я привяжу ее к кровати этим проклятым электрическим шнуром от фена. Я свяжу ее левую руку и правую ногу, чтобы оставить ей ограниченную свободу движений. Но она не посмеет шелохнуться, мучаясь сомнениями, что это — единственная эротическая игра, которую я знаю, или первый шаг объявленной агонии. Я свяжу ее обнаженной, и электрический шнур оставит глубокую борозду на ее коже. Нагота не убережет ее от удара веревки, к которой привязана маленькая остроконечная книга.

Я развяжу ее на мгновение, чтобы затем сразу же связать ей руки за спиной. Так я смогу не видеть ее невыносимого выражения лица: вероятно, она поражена тем, что мне удалось найти самую непристойную страницу книги, которой я ее мучаю. Она обнажена и повернута ко мне спиной. Она звучит словно эхо, но тут же умолкает. Возможно, из-за страха потерять даже одну-единственную каплю своей красной жидкости. Она ведь всегда так аккуратна в свои женские дни, высеченные на страницах календаря словно вечные менгиры[101], обещающие абсолютно нормальное гормональное будущее…»

В течение многих лет я мечтала приготовить для автора этих строк мясо с кровью и купить целый ящик бордо. Мне казалось, что жить рядом с мастером такого калибра — все равно что приручить поток густой и раскаленной вулканической лавы.

Я встретилась с ним на выставке картин и в первый момент даже не обратила внимания на стакан минеральной воды, который он держал в руке. На мой взгляд, ему бы больше подошел бокал золотистого треббьяно[102]. Тогда я не поняла, как должна была, что его шелковый шарф, обмотанный вокруг шеи, был не артистической причудой и обещанием запретных игр, а скорее признаком слабости горла и приближающейся простуды. Он шептал, как шепчут лошадям, и больше не кричал в мегафон, как лидер, ведущий за собой толпу. Плотоядная личинка превратилась во взрослую златоглазку, любительницу пыльцы, нектара и медвяной росы. Вероятно, поэтому художник весьма прилежно сосал и лизал мельчайшие детали, легкий, как нерожденный ветер. Но не было абсолютно никакой возможности возродить в нем былую ярость: он больше напоминал косметическую маску из глины или очищающий чай на травах. Этот мужчина больше не дарил женщинам огромных букетов красных роз, потому что опасался шипов, и брился только с кремом для бритья. Он забыл, как пользоваться зубочисткой и, едва заканчивая трапезу, сразу бежал чистить зубы и полоскать рот антисептиком.

На той самой выставке мне следовало бы уделить больше внимания его картинам. По правде говоря, он писал довольно неплохие акварели. Впрочем, это не совсем подходящее название. Всегда остается небольшое наследие прошлого, и плотоядная личинка никогда не исчезает бесследно. Художник писал акварели, но при этом никогда не использовал воду. Было бы логичнее называть их алкорели или граппорели, а еще коньякорели. Красота картин от этого не пострадала бы, а художественная ценность, несомненно, только бы возросла.

Аличе

10 ноября. Среда

Инспектор Стуки и сестры из переулка Дотти не сомкнули глаз почти до утра. Были выпиты литры обязательного в таких случаях травяного чая с боярышником и пассифлорой, чтобы хоть немного успокоить нервы. Но как ни старались они понять, о ком писала Аличе в своем дневнике, результата так и не добились.

Сандра и Вероника попытались воспротивиться такому ночному времяпрепровождению. Что толку ломать голову в поисках тайного смысла фразы «любовь растворяется в воде»? Соседки хотели говорить о другом. Например, о Елене. Вероника и Сандра несколько раз пробовали перевести разговор на эту тему.

— Как она вам показалась, инспектор?

— Только не говорите, что мама Микеланджело вам не понравилась! Мы уверены, что дела обстоят как раз наоборот, — подмигивали друг другу сестры.

Но Стуки не позволил сбить себя с толку. Инспектор попытался проанализировать постоянно повторяющуюся фразу из записной книжки синьорины Бельтраме с научной точки зрения.

— В нашем случае вода выступает в роли растворителя, а любовь — вещества, которое в ней растворяется.