Я во всем виновата - Элизабет Кей

сном, застегиваю липучки на его ботинках. Мне не нужно этого делать, потому что он умеет сам есть и одеваться, и он должен засыпать самостоятельно. Но я ничего не могу с собой поделать: я мать, и я должна быть матерью. Я думаю, что и через десять лет, и еще позже я все еще буду делать за него многое, хоть это и совсем не нужно. Интересно, знала ли моя мама, что тем летом мы вели себя не так, как, по ее разумению, полагалось детям: не рисовали красками, не устраивали поиски сокровищ в старых ящиках из-под яиц, не рисовали карты с кладами.

– Хочешь, я нарежу тебе цветной бумаги для гирлянды? – спросила она. – Или давай покрасим футболку разводами?

Я покачала головой.

– Ну ладно. Скажи, если чего-нибудь захочешь.

Потом я лежала на полу в гостиной, закрыв дверь и жалюзи, чтобы хоть немножко спрятаться от жары. На день рождения мне подарили небольшой набор разноцветных бусин, и я оставила их в коттедже. И теперь я нанизывала их на тонкий розовый шнурок: красные цветы, голубые бабочки, сердечки в желтую полоску.

Лидия растянулась на животе у камина и медленно складывала рамку пазла. Эмбер сидела на корточках перед кофейным столиком, писала что-то и бормотала цифры себе под нос.

Пейдж все еще гуляла где-то с моим дядей. Наверняка он кормил ее сладостями и покупал игрушки. Такое случалось несколько раз каждое лето. Лидия очень радовалась возможности остаться дома и тихо поиграть. Мне кажется, она вовсе не замечала тучи, которая опускалась на коттедж, когда он приезжал. Я становилась гораздо счастливее, когда он снова уезжал домой. Эмбер обычно делала вид, что ей наплевать, что ей вовсе не хочется пообщаться с отцом. Но она яростно что-то писала, изо всех сил стараясь закончить, и все время поглядывала на дверь.

– Ладно, – сказала она наконец. – Хорошо.

– Что у тебя хорошего?

Я стянула у нее со стола лист бумаги и начала рисовать вазу с цветами, стоявшую на каминной полке: большие пухлые листья и тонкие корявые стебли.

– Я закончила эту часть, покажу ему, когда он вернется.

Я сомневалась, что дядя будет восхищаться ее проектом, – не то что ты, когда сын показывает тебе раскрашенные отпечатки рук или особенно длинную палку с детской площадки. Я надеялась, что он найдет в себе силы хотя бы сказать что-нибудь доброе. Когда он разочаровывал ее – а это происходило каждый раз, когда он приезжал, – лицо кузины принимало совершенно ужасное выражение. Меня бесило, что он мог заставить кого-то настолько сильного и энергичного внезапно почувствовать себя слабым и жалким.

– Думаешь, она что-нибудь скажет? – спросила Лидия, раскладывая центральные кусочки пазла лицевой стороной вверх на каминной полке.

– О чем? – спросила я, штрихуя листья.

– Она наверняка расскажет ему про наши испытания. – Кажется, от этой мысли ей стало легче.

Я перестала рисовать.

Он спросит ее, что произошло – точно спросит, – и она скажет, что пошла в пещеру из-за нашего задания и что она ни в чем не виновата.

Эмбер подняла взгляд и плотно сжала губы.

– Нет, – сказала Эмбер. – Она этого не сделает.

– Ты уверена? – спросила я.

– Он сойдет с ума от злости. Он… просто… Она этого не сделает. Она не захочет испортить день. Когда-нибудь потом, может быть…

Машина, взревев, промчалась мимо, затем свернула на подъездную дорожку.

– Это они! – взвизгнула Эмбер.

Она вскочила, разгладила юбку – она очень редко носила юбки – и заправила волосы за уши. В руках она держала аккуратным веером несколько листов. На лице ее застыла улыбка. Мы молча ждали, пока наконец не распахнулась входная дверь.

– Привет!

Это была Пейдж.

– Дорогая, ты уже вернулась? – воскликнула тетя Мардж.

Пейдж заглянула в гостиную. На губах у нее была розовая помада, в ушах – пластиковые сережки, а щеки и шея явно обгорели.

Эмбер шагнула вперед:

– Где он?

Мы снова услышали рычание двигателя.

– Ему пришлось уехать, у него еще работа сегодня днем.

Глава 30

В тот же день, но попозже, мы стояли у перелаза. Мы собирались пойти на пляж и еще раз пройти нашу полосу препятствий. Хотели прыгать по камням, а затем бегать по мелководью, чтобы обогнуть флаг. Мы надеялись – хотя никто из нас этого не говорил, – что, вернувшись к тому, что было до пещеры и истерики, мы сможем обмануть разум и тело и заставить их поверить, что прошлой ночью ничего не произошло.

В конце концов Лидия выбежала из коттеджа с рюкзаком за спиной. Под желтым платьем до колен на ней красовался красный купальник. Она почти перебежала дорогу, но резко остановилась, услышав звук приближающейся машины.

Мы замолчали, сразу узнав ее.

Чарли выскочил с переднего сиденья машины и обошел ее, чтобы достать доску из багажника. Лидия сняла руку с ремня сумки и положила ладонь на плечо Пейдж. Мы с Эмбер изо всех сил не думали и не говорили о том, что произошло накануне вечером, – мы планировали вести себя так, как будто ничего не произошло. Лидия была единственной из нас, кто признал происшедшее, и то не словами, а жестами: ее движения стали нежными, почти материнскими.

Чарли подошел к перелазу, и Лидия повернулась к нему и улыбнулась:

– Привет.

– Ты в порядке? – спросил он.

Пейдж покраснела и кивнула.

– Ты отлично выглядишь, милая, – сказала его мать через окно машины. – Тебе очень повезло вчера вечером.

Пейдж не ответила, уставившись на свои розовые блестящие резиновые тапки.

– Спасибо, – сказала я. – Мы очень благодарны за помощь.

Чарли улыбнулся мне, и у меня возникло ощущение, похожее на морскую болезнь, только еще хуже.

– Я не мог заснуть, – сказал он, когда его мать уехала. Мне показалось, что он обращался лично ко мне. – Наверное, из-за фонарей. Я все время видел, как они мигают.

– У нас были проблемы посерьезнее, – сказала Эмбер.

– Были, – согласилась Лидия. – Но ничего страшного, такое случается.

– Какое такое? – спросила Пейдж.

Я повернулась, чтобы посмотреть на нее. Все мы повернулись. Полагаю, на наших лицах было ясно написано замешательство.

– Ты о чем? – спросила она.

– О тебе! – сказала Эмбер. – Ты всех нас разбудила.

– Никого я не будила! Я бы никогда так не сделала.

– Погоди. Как это? – спросила я. – Ты нас всех разбудила криками.

Я была уверена, что он снова улыбнулся мне.

– Пейдж, ты правда ничего не помнишь? – спросила Лидия.

– А что случилось? Я что-то сделала?

Оказалось, что она не помнила, как проснулась посреди ночи и кричала, как моя мама дала ей пощечину, как ее успокоили