Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

Согласно штатному расписанию, изученному Розенфельдом на сайте университета, у Штемлера было восемь сотрудников (шестеро мужчин и две женщины), включая Браннера и Дарси. Как понял Розенфельд, Дарси не обладал даром предлагать идеи и интерпретировать результаты, но был незаменим при конструировании аппаратуры для сколь угодно сложных опытов, требовавших блестящего понимания квантовых процессов.

— В этой комнате аппаратура для экспериментов по бесконтактному наблюдению, — шелестящим голосом, лишенным эмоций, проговорил Дарси, не глядя на гостя. — В соседней — аппаратура для экспериментов по определению расчетной границы между квантовой и классической реальностью.

— Поскольку, — продолжал Дарси без паузы и какого бы то ни было изменения в интонации, — мне неизвестно, что именно может интересовать полицию, я попросил бы вас задавать вопросы, на которые я постараюсь дать, по мере возможности, исчерпывающие ответы.

— Вы сегодня один? — последовал вопрос, от которого Дарси почему-то вздрогнул, будто его спросили о чем-то непотребном, бросил на Розенфельда короткий взгляд, означавший что-то вроде «А это какое имеет отношение к делу?», но ответил так же равнодушно:

— В связи с обстоятельствами эксперименты прерваны на неопределенный срок, и сотрудники занимаются деятельностью, не связанной с обязательным присутствием в лаборатории.

Он так и будет изъясняться в канцелярском стиле? Розенфельд придумал вопрос, который наверняка вывел бы Дарси из равновесия и, возможно, заставил бы даже взорваться, но отложил эмоциональную часть разговора на потом.

Вести беседу в канцелярском стиле Розенфельд умел не хуже Дарси.

— Впоследствии, — заявил он, — я бы хотел побеседовать с каждым сотрудником. Вместе или отдельно — неважно.

Дарси пожал плечами, показывая, что не в его компетенции что-то разрешать или запрещать сотрудникам лаборатории, оставшимся без руководителя.

— Могу я посмотреть лабораторный журнал? — поинтересовался Розенфельд. — Я имею в виду записи экспериментов, проводившихся в дни, предшествовавшие смерти профессора, а также непосредственно в день его смерти. В том числе вечером семнадцатого, когда…

Розенфельд не закончил фразу, давая возможность Дарси сопоставить даты и времена. Розенфельд с удовлетворением отметил, что в голосе физика, наконец, прозвучала хоть какая-то эмоция. В данном случае — определенная нотка ехидства.

— Разумеется, можете. Боюсь, однако, что без объяснений записи окажутся непонятны.

— Разумеется, — подхватил Розенфельд. — Тогда я задам вам вопросы, хорошо?

Обескураженный тем, что полицейский эксперт не проявил интереса к сложнейшей аппаратуре, не восхитился инженерной мыслью, не провел ладонью по длинной, через всю комнату, замотанной в блестящую фольгу, трубе интерферометра Зее-Цандера, Дарси прошел в дальний от двери угол, где стояли в ряд пять мониторов с погасшими экранами и бессистемно сгрудились несколько кресел. Дарси выбрал одно, Розенфельд придвинул другое, уселись. Дарси коснулся мышки, экраны засветились, на каждом оказалась своя группа цифр, математических значков, графиков, гистограмм, рисунков, сделанных будто рукой ребенка, и текстов, которые Розенфельд не стал читать, чтобы не портить свое самоощущение выпускника Йеля.

Разобраться в датах оказалось, впрочем, нетрудно. Дарси был готов вмешаться, как пилот-инструктор, наблюдавший с заднего сиденья за самостоятельным вылетом курсанта и готовый при первой же ошибке перехватить управление.

Семнадцатое. Девятнадцать тридцать восемь. Включение установки 4-в. Тестовые проверки. Двадцать двенадцать. Эксперимент 221/5 (пятая серия). Параметры интерферометра…

Числа. Много. Каждый эксперимент продолжался от трех до семи минут, начинался вводными данными и заканчивался результатом — то есть числом. Розенфельд спиной чувствовал, как сидевший позади Дарси ухмылялся в усы и думал что-то свое о тупых полицейских, пытающихся самостоятельно разобраться в физике. Эксперт, ага! Ты сначала поработай тут, вникни во все детали, научись понимать профессора (вечная ему память) с полуслова, подискутируй с ним до полуночи, а то и до рассвета, сконструируй один интерферометр, второй, десятый… получи несколько сотен ни о чем не говорящих результатов, а потом, вдруг, когда думаешь, что больше ничего не получится, все начинает идти как по маслу…

— Вот это, — сказал Розенфельд, промотав данные и остановив на месте, которое вроде бы ничем не отличалось от всего остального. — Результаты за день находятся, как я вижу, в пределах двух сигма от стандартного контрольного теста. А здесь выброс. Не очень большой, вряд ли даже до трех сигма дотянет. Но все-таки. Почему? Видите время? Двадцать часов восемь минут.

Дарси произнес вялым голосом, но Розенфельд был уверен, что физик проникся к гостю уважением — голос звучал с легкой интонацией удивления:

— Все тесты обнаруживали скрытый предмет с обычной для этой серии вероятностью сорок три процента. В двадцать ноль восемь вероятность оказалась пятьдесят восемь процентов. Тест повторили трижды, но вероятность вновь опустилась до значений от сорока до сорока пяти процентов.

— То есть результат двести пятьдесят один дробь пять был просто статистическим выбросом? — уточнил Розенфельд.

— Обычное дело. Повторить результат не удалось, вечер, все собрались уходить. Мы с Шэрон остались, выключили установку, проверили записи в компьютерах и тоже ушли.

— А когда вы узнали о смерти профессора?

Неожиданная смена темы не отразилась на лице Дарси.

— В одиннадцать мне позвонил Джон…

— Браннер?

— Да. Как гром среди ясного неба. Хотя, — Дарси помедлил, — о том, что у профессора больное сердце, знали все. Но профессор чувствовал себя хорошо, весь день мы провели вместе, никаких признаков… никаких. Потом я прочитал в Интернете, что так обычно и случается. Тромб — и конец. Теперь, когда профессора нет…

Дарси замолчал и отвернулся. Не хотел, чтобы Розенфельд видел, как у него задрожали губы? Но голос задрожал тоже, и Розенфельд услышал. Развивать тему не стал, спросил другое минуту спустя, дав физику время совладать с нервами.

— Этот выброс… что он означал физически?

— Ничего, — буркнул Дарси. — Если бы удалось повторить, тогда…

— Что это означало бы тогда?

— То, что время удержания обнаруженного предмета стало классическим, и это подтвердило бы гипотезу профессора, что в межмировых склейках квантово организованные события могут происходить в классической шкале времени… Как это сформулировать, чтобы…

— Чтобы я понял? — подхватил Розенфельд. — Да я уже понял, спасибо.

Теперь во взгляде Дарси появилось выражение недоверия. Ну-ну. Полицейский эксперт шутить изволит?

Розенфельд поднялся.

— Спасибо, — повторил он. — С вашего разрешения я запишу контрольные файлы на флешку. Для отчета. Не возражаете?

— Вообще-то это собственность университета, — насупился Дарси, — я не имею права… Да и вообще, зачем вам это?

— Я провожу официальную экспертизу, — подражая голосу Дарси, без всякого выражения сообщил Розенфельд. — И у меня есть полномочия изымать любую информацию, необходимую для экспертизы. Я перешлю вам предписание инспектора Сильверберга, заверенное помощником прокурора Райзманом.

— Перешлите, — вздохнул Дарси. — Дайте флешку, перепишу.

Физик проводил Розенфельда до двери и ушел в глубину комнаты. Дверь Розенфельд закрыл сам. Тихо, чтобы не щелкнуть замком.

* * *

— Вам известен результат аутопсии? — спросил Розенфельд.