Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

— Поторопи, — согласился инспектор. — Потом расскажешь, что тебе ответят.

— А что… — начал Розенфельд, но Сильверберг быстро сказал: «Извини, ко мне пришли» и отключил связь.

«Мое предчувствие меня не обмануло», — вспомнил Розенфельд неизвестно когда и при каких обстоятельствах услышанную фразу (ему даже показалось, что кто-то ее пел, но ручаться он не стал бы). Набирая номер химической лаборатории, Розенфельд приготовился услышать обычное: «Работаем, но ты же знаешь, как мы завалены…» Вместо этого раздраженный голос Беренстайна сказал, едва Розенфельд сообщил о причине звонка:

— Я уже подал рапорт о плохом качестве хранения вещдоков.

— Прости, не понял.

— В описании речь идет о «предмете предположительно силиконового состава, неправильной формы, размер меньше миллиметра».

— Да, именно…

— Так вот, Шелдон аккуратно, по его словам, медицинским пинцетом перенес предмет в кювету и запечатал.

— Обычная процедура.

— Кювета была пуста, когда ее вскрыли в лаборатории.

— То есть? Песчинка очень маленькая… Может…

— Не может, — отрезал Беренстайн. — Мы работаем и с более мелкими препаратами. Кусочки кожи из-под ногтей жертвы или подозреваемого, там встречаются десятые доли миллиметра. Можешь мне поверить — кювета была пуста.

Розенфельд помолчал, перебирая варианты.

— Как ты это объясняешь? — спросил он наконец.

— Том был неаккуратен, как еще?

— Сам он, конечно, утверждает обратное?

— А как по-твоему? Все, мол, сделал по правилам.

— В результате — препарата нет.

— К сожалению. Так что ничем помочь не могу.

— Спасибо, — рассеянно произнес Розенфельд, уже отключив связь.

* * *

В университете Розенфельд знал каждый закуток, бывал здесь много раз, не только по работе, гораздо чаще — послушать интересную лекцию или поговорить о природе вещей, как это делал в свое время Тит Лукреций Кар, с той разницей, что свои заключения римлянин изложил в трактате, пережившем века, а Розенфельд хранил полученные знания в системе файлов, становившейся со временем все более разветвленной и менее пригодной для использования.

Был предвечерний час, студенты дневного отделения успели разбежаться, студенты, приезжавшие на вечерние лекции, еще не успели собраться, в коридорах было пусто. Розенфельд любил это время — преподаватели расслаблены, на вопросы отвечали рассеянно и потому чаще попадали в логические ловушки, устраивать которые Розенфельд был мастер. Угодив в расставленную ловушку, иной профессор и сам задумывался над вопросом, обычно проходившим мимо его внимания. Тогда он принимал Розенфельда всерьез, и начинался разговор о мироздании, физике, человеческой природе, психологии, устройстве мозга… Время забывалось, на часы не смотрели, на звонки не отвечали, расходились, бывало, за полночь, а однажды Розенфельд просидел с доктором Вингейтом до утра, разбираясь в квантовой природе сознания, и, когда вышли из кабинета в залитый лучами недавно взошедшего солнца коридор, Вингейт сказал с недоумением:

— Что-то не так. Почему-то солнце заходит на этой стороне, там же восток!

Хорошо посидели, да.

За дверью с номером «372» слышны были два голоса — мужской и женский. Розенфельд, уже поднявший руку, чтобы постучать, замер, пытаясь понять, чьи голоса он слышит. Если профессор Гуан Вей говорил со своей аспиранткой Магдой Зив, стучать было можно и даже нужно, а если там другая женщина… Голос был не знаком, и эксперт опустил руку. Отойти от двери он, впрочем, не успел — она распахнулась, и на пороге появились двое: женщина лет шестидесяти, в темно-синем брючном костюме, с изящной черной сумкой через плечо, в огромных очках с сильными стеклами, из-за которых лицо выглядело будто состоявшим из двух частей, и мужчина, следовавший за ней с угрюмым видом человека, пытавшегося доказать теорему Ферма и потерпевшего сокрушительное поражение. Мужчине было лет тридцать, и одет он был настолько стандартно, что ни на какой детали его темного костюма невозможно было зацепиться взглядом.

Профессор Гуан — Розенфельд успел разглядеть — сидел за столом, сложив руки на груди и рассматривая что-то на потолке.

— Извините, — пробормотал Розенфельд, шагнув назад.

Женщина прошла мимо, не подняв взгляда, а мужчина остановился, внимательно посмотрел на Розенфельда и поспешил за женщиной, удалявшейся по коридору. Догнал, пошел рядом и, как показалось Розенфельду, в чем-то пытался оправдаться, прижимая к сердцу левую руку, а правой поддерживая спутницу под локоть. Они дошли до пересечения коридоров и скрылись за углом.

— Можно? — спросил Розенфельд в открытую дверь.

— Да, — сказал профессор Гуан, не отрывая взгляда от невидимой трещины в потолке, сквозь которую, видимо, светили далекие звезды, или можно было разглядеть какой-нибудь из скрытых параметров квантовой физики.

Розенфельд вошел, закрыл дверь и сел у стола напротив профессора, опустившего, наконец, взгляд и узнавшего гостя.

— Добрый день, мистер Розенфельд, — приветливо сказал профессор. — Рад вашему посещению. Чай, кофе, сок?

— Спасибо, — сказал Розенфельд. — Возможно, позже.

Намек на то, что разговор может оказаться долгим, профессор, конечно, понял и принял официальную позу: прямая спина, ладони на столе, вопросительный взгляд, ничего не выражавшая улыбка крепко сжатыми губами.

Молчание. Если посетитель пришел, чтобы задать вопрос, пусть спрашивает.

— Мои соболезнования по случаю смерти профессора Штемлера, — сказал Розенфельд.

Гуан кивнул — соболезнование было принято.

— Я прочитал кое-какие статьи профессора, — сообщил Розенфельд. — Слышал кое-какие его выступления по телевидению. Видел месяца два назад вашу с профессором дискуссию на семинаре о бесконтактных квантовых наблюдениях.

В ответ на вопросительный взгляд Розенфельд объяснил:

— Нужна была консультация доктора Закревски по одной из экспертиз, которую я тогда проводил. Мне сказали, что доктор на семинаре, вот я и пошел, чтобы он не успел от меня убежать.

— Марек любит убегать. — Неожиданно с лица профессора Гуана исчезло официальное выражение, он заразительно рассмеялся, заложил руки за голову и превратился в доброго старичка, готового посудачить о коллеге, а заодно обсудить — если собеседник готов — насущные проблемы мироздания. — Удалось вам его заарканить? Это редко у кого получается. Студенты таскаются за ним неделями, надеясь на пятиминутный разговор.

— Мы говорили часа три, — сообщил Розенфельд.

— Со мной столько не получится, — закивал профессор, став похожим на китайского болванчика. Впечатление быстро исчезло, но в памяти осталось: теперь Гуан будет всегда ассоциироваться у Розенфельда с фарфоровой игрушкой, которую он разбил много лет назад, пытаясь отделить голову от туловища. Постоянно качавшаяся голова с выпученными глазами наводила на него необъяснимый ужас. Когда голова разбилась, ужас закончился.

— У меня через полчаса лекция на вечернем факультете.

— Собственно, — сказал Розенфельд, — я только хочу понять: квантовая магия — красивый термин, или действительно в этом есть что-то магическое, несовместимое с законами физики?

Профессор наклонился вперед, протянул руку и коснулся пальцами локтя Розенфельда, будто хотел проверить, материален ли посетитель, или явился к нему призрак, чтобы искусить и поговорить о несуществующем.

— Иосиф был