Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

— А теория наблюдений, которую ты изложил так эффектно, что заставил сомневаться и Рихтера, и судью…

— Все так и обстоит, как я написал, — отрезал Розенфельд.

— И что теперь делать мне? — с горечью спросил Сильверберг, обращаясь не к другу, а к подошедшему с кружкой пива Бену. Официант улыбнулся:

— Салат к бифштексу точно не помешает.

— Вот именно, — сказал Розенфельд. — И имей в виду: нет доказательств. Сколько камней на берегу? На камне, что попал в голову Поттингу, следов не осталось — иначе их обнаружили бы. Камень нарушил неустойчивое равновесие наблюдаемого объекта. Как фотон, энергии которого недостаточно, чтобы ионизовать атом, однако хватит, чтобы этот атом перевести в возбужденное неустойчивое состояние. Невозможно предъявить Гриффиту обвинение. Тем более — после того, как судья не нашел в его действиях предмета правонарушения. А сомнения необходимы, иначе наука не развивалась бы. В том числе проблема наблюдателя. Сомневайся, Стив. Это ненаказуемо.

— А Бог, который наблюдает? Единственный, кто знает точно…

— Вот уж нет! Если Бог существует, то не может точно знать ничего! Он сам создал такие квантовые законы. Наблюдая, он инициирует хаос. Вряд ли имеет смысл призывать Бога в свидетели чего бы то ни было.

— Даже на Библии поклясться не сможет, — пробормотал Сильверберг.

Виски он все-таки допил.

2016

Песчинка

— Земную жизнь пройдя до половины, он очутился в сумрачном лесу, — произнес Розенфельд, глядя в окно, где перед входом в кафе профессор Берг раскрыл зонт, будто парашют, и боролся с ветром, а струи дождя поливали его макушку.

— Ты о чем? — спросил инспектор Сильверберг, проследив за взглядом друга.

— Что? — вздрогнул Розенфельд. — А… Цитата. То есть почти.

— Берг, — сказал инспектор, потянувшись за кружкой пива, — скоро отпразднует свое семидесятипятилетие. Ты об этом подумал?

Ветер вырвал, наконец, зонт с поломанными уже спицами из руки профессора и потащил по улице. Похоже, только тогда Берг понял, в какой реальности находится, и, подняв воротник, прикрывая руками мокрую лысину, побежал к машине, припаркованной под знаком «Стоянка запрещена».

— Три четверти века, — задумчиво произнес Розенфельд. — Думаешь, это имеет отношение к смерти Штемлера?

— Нет, конечно, — удивился Сильверберг. — Так же, как Данте не имеет отношения к профессору Бергу. Твоя ассоциация ничем не лучше моей.

— Да. Только моя ассоциация относилась к Штемлеру, хотя смотрел я на Берга. А твой трюизм — к Бергу, хотя думал ты о Штемлере.

— Меня поражает, — сказал Сильверберг, — твоя способность читать мысли, хотя ты этого не умеешь.

— Парадокс, — усмехнулся Розенфельд. — Но ты действительно думал о мертвом Штемлере, а не о живом Берге.

— Я подумал, — сказал Сильверберг минуту спустя, — что Штемлеру через месяц исполнилось бы семьдесят. И жизнь его прошла. Полжизни назад, в семьдесят третьем, он приехал в Штаты из России…

— Из Советского Союза, — механически поправил Розенфельд.

— В Советском Союзе не было России? — усмехнулся Сильверберг. — Москва — не Россия? Не будем спорить о деталях. Приехал — с женой и желанием стать здесь физиком.

— Он и там был физиком. — Розенфельд не мог обойтись без поправок.

— Там — не здесь. Здесь он полжизни назад действительно оказался будто в темном лесу. Как Данте. Ничего в этой жизни не понимал, все казалось ему странным, темным, непривычным. Он стал тем, кем хотел. Доктор. Профессор. Занимался самыми темными местами в физике. Кванты, частицы. И умер за неделю до семидесятилетия — легко и безболезненно: от остановки сердца. Как сказала бы моя мама, упокой Господь ее душу: «он умер, как святой». Я бы тоже хотел, когда придет мое время…

— Да-да, — нетерпеливо прервал друга Розенфельд, не выносивший высоких оборотов в обыденной речи. «Мы не в церкви», — возможно, хотел он сказать, но ограничился констатацией: — Думал ты о Штемлере сейчас не поэтому, верно? Тебе нужно решить: отправлять ли тело профессора на аутопсию.

— Бедная миссис Штемлер… — вздохнул Сильверберг. — Ей и так нелегко, зачем осложнять ей жизнь? Врач в госпитале святого Патрика, куда профессора привезли на «скорой», выдал заключение о смерти: остановка сердца в результате острой сердечной недостаточности. Семейный врач диагноз подтвердил. Штемлер страдал ишемической болезнью. Сердце могло сдать в любую минуту. Я бы и не знал об этом, если бы не заявление Браннера. Это физик, он был у профессора постдоком. И теперь очевидный случай становится предметом полицейского рассмотрения. Не скажу — расследования, потому что расследовать там нечего, коту ясно.

— Откажи в просьбе, в чем проблема? — пожал плечами Розенфельд.

— Я отказал бы, поскольку Браннер всего лишь коллега, человек, можно сказать, посторонний. Но к заявлению приложена приписка миссис Штемлер. Отказать вдове гораздо труднее. Но тебе-то что до всего этого?

— Закажи мне научную экспертизу! Если не закажешь, у меня не будет повода расспрашивать сотрудников профессора о деталях эксперимента, который меня очень интересует.

— Не хочу говорить об этом! Допивай кофе, а мне надо работать.

— Так ты закажешь экспертизу?

Сильверберг бросил на эксперта возмущенный взгляд и вышел из кафе, попытавшись хлопнуть дверью. Дверь закрылась медленно, с обычным достоинством и печальным вздохом.

* * *

— Ты читал заключение Шелдона? — спросил Сильверберг, войдя без стука в закуток Розенфельда и наступив другу на ногу, вытянутую в сторону двери.

— Черт, — рассеянно отозвался Розенфельд, читая с экрана текст на языке, которого Сильверберг не знал. — Ты можешь входить не так стремительно?

Сильверберг уселся на единственный стул, стоявший у стены рядом с компьютерным столиком. Розенфельд ногу убрал, и Сильверберг вытянул свои, упершись подошвами в противоположную стену.

— Хочешь, — спросил он, — я вместо тебя напишу заявление с просьбой о предоставлении удобного кабинета? На твоем месте я бы…

— Ты это говоришь каждый раз, когда наступаешь мне на ногу, — буркнул Розенфельд. — Меня кабинет устраивает. Никто здесь не задерживается больше, чем на минуту, и это главное достоинство, которое я не обменяю на кабинет размером в три холодильных шкафа.

Он оторвал, наконец, взгляд от экрана.

— Так что написал Том?

— Ты хочешь сказать, что еще не читал… — начал возмущаться Сильверберг, но Розенфельд перебил друга:

— Я получил документ восемь минут назад, но сначала хотел дочитать статью.

— Эту? — подозрительно спросил Сильверберг, бросив взгляд на экран. — Она на каком? Русский?

— Русский, — подтвердил Розенфельд. — Это одна из статей Штемлера, опубликованных в России…

— В Советском Союзе, — механически поправил Сильверберг.

— …до его отъезда.

— Прочитай заключение Тома. Не знаю, как у тебя хватает терпения…

— Все надо делать последовательно, и тогда ты добьешься успеха, — нравоучительно сказал Розенфельд. — И никогда не бросай начатого на середине.

— Оставь свои сентенции! — возмутился Сильверберг. — Ты будешь читать