Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

полицейский эксперт, — миролюбиво закончил фразу Розенфельд. — Вы сами подали идею, что смерть профессора может быть связана с его экспериментом, верно? Зачем задавать вопрос, ответ на который очевиден? Спрошу другое. Я внимательно изучил программы экспериментов, которые проводились тем вечером. Первый — поправьте, если я ошибусь, — был экспериментом по бесконтактному наблюдению. Аппаратура обнаружила присутствие в полости интерферометра металлического тела в форме тетраэдра. Не освещая его и никак с этим предметом не взаимодействуя. Верно?

Браннер кивнул.

— Хорошо. Второй эксперимент — телепортация. Вы разделили квантово связанную систему, это была группа из трехсот фотонов с одинаково ориентированными спинами. Половину фотонов по световодам перенесли в соседнюю установку, потом… я не очень понял технику, но не думаю, что это так важно… изменили направление спинов у первой группы фотонов и наблюдали одновременное изменение спинов у второй группы. Так?

Браннер кивнул.

— Объясните мне, Бога ради, каким образом эти два эксперимента могли быть связаны со смертью профессора в двух километрах от лаборатории? Почему вы решили, что такая связь существует? Какое отношение эти два, насколько я понял, заурядных эксперимента могли иметь к появлению песчинки в артерии?

— Наконец-то, — выдохнул Браннер, — вы задали правильный вопрос. Я думал, вы никогда до него не доберетесь.

— Чтобы до него добраться, — мягко проговорил Розенфельд, — я должен был выяснить все, что мог, об экспериментах.

Браннер долго молчал. Смотреть в небе было не на что — облака разошлись, солнце садилось, и устремить взгляд можно было только в бесконечность.

— Все эти опыты, — сказал он наконец, — преследовали единственную цель: доказать реальную возможность обмена двух или более классических тел между различными ветвями мультиверса. Каждый эксперимент сам по себе не мог вызвать никаких последствий. Но мы понятия не имеем, как эти эксперименты взаимодействуют друг с другом! Каким может быть результат взаимовлияния. Просчитать это невозможно! Мы… То есть профессор хотел довести экспериментальную базу до такого совершенства, чтобы стало возможно перенести сознание наблюдателя в другую ветвь мультиверса.

— То есть совершить квантовое самоубийство.

— Да, — ответил Браннер после секундной заминки.

— Не понимаю, — пожаловался Розенфельд. — Что бы он доказал? Живое существо мгновенно умирает. Как узнать, что сознание сохранилось, и погибший продолжает жить в другой реальности? Он может подать сигнал? Связаться с вами? А если опыт закончится неудачей? Экспериментатор погибает — и все?

Розенфельд постепенно повышал голос, сам того не замечая. Браннер отодвинулся на край скамейки и уставился на новое облачко, приплывшее с востока и застывшее в зените: бесформенное, похожее на кляксу Роршаха.

— Мы исследовали ВОЗМОЖНОСТЬ, — сказал он. — Мы сделали на этом пути множество интереснейших работ. Мы доказали, что сугубо квантовые эксперименты можно проводить с использованием классической методики.

— И когда профессор умер…

Браннер дернулся, как гальванизированная лягушка.

— Да. Я… мы хотели иметь недвусмысленное доказательство того, что смерть — естественная.

— И вы получили доказательство, — мрачно бросил Розенфельд. — Песчинка, перенесенная из аппарата в лаборатории, методом квантовой телепортации с использованием классической аппаратуры и при бесконтактном наблюдении дальнейших событий. Именно так профессор предполагал подать сигнал из другой ветви мультиверса, если останется жив?

— Чушь! — воскликнул Браннер. — Да, у нас работал аппарат по квантовой телепортации. Какой там разброс в пространстве? Какой угол рассеяния?

— Очень небольшой, насколько помню. Полторы угловой минуты.

— Небольшой! От аппарата до кабинета профессора в его квартире почти два километра. Какой пространственный разброс получается при таком расстоянии и таком угле рассеяния? Полтора метра! А толщина артерии? Доля миллиметра, инспектор!

— Я не инспектор, — буркнул Розенфельд, — полицейский эксперт по вопросам, связанным с естественными науками.

— Простите… А что, — неожиданно заинтересовался Браннер, — в полиции есть такие эксперты? И по гуманитарным наукам тоже?

— По гуманитарным были всегда, — улыбнулся Розенфельд. — Просто называются они иначе. Полицейские психологи, психиатры, социологи… Если возникала необходимость в научных экспертизах, полиция обращалась к специалистам. Сейчас мы тоже так делаем, но предварительно проводим собственные исследования, благо сейчас в полиции немало выпускников Гарварда, Йеля, Принстона…

— А вы…

— Йель.

— Вот как! — Браннер теперь смотрел на Розенфельда не то чтобы другим взглядом, но скорее с другими чувствами.

— Вернемся к нашим баранам, — поспешно сказал Розенфельд. — Вы подозревали, что смерть профессора могла быть вызвана попыткой квантового самоубийства. Но тут минимум две нестыковки. Невозможно провести телепортацию с такой ювелирной точностью. И второе. В регистрационных данных об экспериментах нет указаний на проведение чего-то подобного в тот вечер.

— Послушайте! — в голосе Браннера звучала безумная усталость. — Все, что вы сказали, верно. Но я говорил, что это не один эксперимент, это связанная система экспериментов, каждый из которых предсказуем, но когда они проводятся в комплексе, одновременно или в разных сочетаниях… Мы действуем методом проб и ошибок, и общий результат непредсказуем. Профессор был здоров… ну, относительно, с сердцем у него проблемы были… И вдруг… Я бы до конца жизни… Мы бы не смогли продолжать опыты в прежнем режиме… Поэтому я… Я был почти уверен, что вскрытие не обнаружит ничего… А песчинка в артерии… Невозможно!

Слово выплеснулось как вопль.

— Вы, — мягко произнес Розенфельд, — в экспериментах по телепортации использовали атомы серебра и кремния, верно? Это записано в журнале.

Браннер кивнул.

— Максимальное число атомов в одной запутанной квантовой системе, что вам до сих пор удалось отправить на расстояние в триста сорок метров — это соседнее университетское здание, — достигает пятисот.

— Пятьсот двенадцать атомов серебра и четыреста восемьдесят девять атомов кремния, — механически поправил Браннер.

— Да, — согласился Розенфельд. — И это много меньше числа атомов в «песчинке». Все телепортированные объекты были запутанными квантовыми системами, а «песчинка» — объект классический.

— Химический состав этой… песчинки… известен?

— Нет, и это еще один невероятный факт в этом невероятном деле. Патологоанатом по всем правилам, а правила очень жесткие, поверьте, поместил песчинку в кювету для дальнейшего исследования. Однако, когда кювету доставили в химическую лабораторию, она…

Розенфельд сделал паузу и, внимательно следя за лицом Браннера, закончил:

— Она была пуста.

На лице Браннера не отразилось ничего.

— Ну да, — сказал он, помолчав. — Значит, действительно: самоубийство. Я даже предположить не мог…

— То есть факт исчезновения песчинки вас не удивил?

— Нет. После телепортации объект быстро распадается на атомы, происходит декогеренция. Время распада… точнее, время декогеренции запутанной системы зависит от количества запутанных атомов… Там сложная зависимость, но в первом приближении — чем больше атомов, тем больше время декогеренции. Сотня атомов распадается за тысячную долю секунды. А если атомов миллионы… или миллиарды… это уже почти классический объект, и время декогеренции мы даже не пытались рассчитывать… это могут быть минуты… десять минут… двадцать…

— То есть пока кювету доставляли в