Твоя последняя ложь - Мэри Кубика

– Она умела находить подход к людям, – добавляет Иззи, и в комнате ненадолго воцаряется тишина, словно минута молчания в память о матери Иззи. – Один разговор с ней мог полностью изменить взгляды человека на жизнь, – говорит она, а я гадаю, как могла выглядеть ее мать. Уже подумываю расспросить ее поподробней – о ее матери, о том, как та умерла и как трудно было получить опеку над ребенком, когда она и сама была еще подростком, – но Клара бросает на меня неодобрительный взгляд, и я быстро передумываю.

Почти за все то время, пока мы здесь, Клара не произнесла ни слова. Она молчит, переводя взгляд то на меня, то на Тома, то на Иззи, время от времени останавливая его на своей матери, которая тоже сидит молча. Нарушила она это свое молчание лишь тогда, когда ее отец отозвал нас обоих в сторонку для разговора наедине. Я следую за Кларой на кухню, положив ей руку на поясницу.

– Что такое, па? – спрашивает Клара, наконец-то возвращаясь к жизни. Она дотрагивается до тонкой руки отца и спрашивает, всё ли в порядке. Положение единственного ребенка в семье имеет свои недостатки. Тот факт, что все проблемы, касающиеся ее родителей – финансовые, медицинские и прочие, – ложатся на плечи Клары, в значительной степени ее обременяет.

– Да опять твоя мама, – говорит он, что меня нисколько не удивляет, поскольку вроде как почти каждый разговор с Томом включает в себя какие-то подробности того, что делала Луиза с тех пор, как мы ее в последний раз видели. В основном это всякие странности: она зовет кота, которого давно уже нет, беспричинно кричит на людей, бесцельно бродит по дому. Иногда это связано с лекарствами, которые она принимает, или с подробностями посещения невролога или терапевта.

– Что с ней? – спрашивает Клара у Тома.

– Она тут опять кое-что натворила, – отвечает он, и я вижу у него в глазах напряжение и стыд. – Пару дней назад. Во вторник. Не знаю уж как, но она заполучила ключи от машины, – сообщает он, и я уже знаю, к чему это приведет.

Далее Том рассказывает нам с Кларой, что Иззи в тот момент не было дома – время шло к ночи, и он отправил ее домой, а сам заснул на диване. Поздние вечерние часы всегда давались Луизе тяжелей всего, в это время она вроде сильней обычного теряла связь с действительностью. Было уже около восьми часов вечера, а поскольку прошлой ночью Луиза спала урывками, Том жутко устал. Всю ночь не могла угомониться, страдая бессонницей – как практически и каждую ночь, – а значит, Том тоже не спал. Я видел это по его глазам. Он был совершенно измучен.

– Она решила, что ей нужно приготовить ужин, – говорит Том, – но не было молока. Не знаю, каким местом я думал, когда оставил ключи от машины в кармане куртки, в пределах досягаемости, – продолжает он; в этих его словах сквозят стыд и вина, и Клара успокаивает его:

– Да ладно тебе, па! Ты ни в чем не виноват. Никто тут не виноват.

Как оказалось, Луиза ухитрилась достать ключи, пройти мимо Тома и выйти на улицу. Ей удалось найти в гараже свою старую машину, на которой она уже много лет не ездила, вставить ключи в замок зажигания и включить задний ход. И даже проехать квартал-другой, пока она не свернула и не врезалась в мусорные баки Эда Рэмси, которые были выставлены на улицу в ожидании приезда мусоровоза.

– Слава богу, никто не пострадал, – говорит Том. – Эд нашел ее сидящей в машине, совершенно не в себе. Она лишь все время повторяла, что ей нужно молоко, и Эд решил, что она хочет пить, и принес ей стакан молока из дома, пока ждал меня. Мне следовало бы наорать на нее – я имел полное право разозлиться. И все же она ничего не может с собой поделать, – заканчивает он.

– О па… – произносит Клара. Это все, что она может сказать.

– Слава богу, никто не пострадал, – повторяет Том, и мы соглашаемся с этим.

Мы стоим в двух футах от двери гостиной, так что Луизе не слышен наш разговор. И все же не стоит оставлять ее с Мейси без присмотра, особенно после того, что случилось в прошлый раз. Я до сих пор не могу выбросить из головы образ Луизы, преследующей Мейси с ножницами в руках. Все тогда произошло очень быстро.

Примерно в это же время Мейси теряет способность усидеть на месте и встает с дивана, чтобы выполнить серию не слишком-то изящных балетных прыжков через всю комнату. Том, Клара и я возвращаемся в гостиную, чтобы посмотреть это представление, и Клара, хлопая в ладоши в такт прыжкам Мейси, сообщает своим родителям, что их внучка начала ходить на уроки танцев в одну из близлежащих студий, по вторникам после обеда. Рассказывает им про студию на нижнем этаже старой реконструированной мебельной фабрики; про преподавательницу Мейси, мисс Бекку; про то, что в классе Мейси десять девочек и всего один мальчик – подробность, которую Мейси повторяет всякий раз, когда возвращается домой с занятий. Ей нравятся его обрезанные по лодыжку черные колготки и белые футболки, а также сам тот факт, что он мальчик. Мейси никогда раньше не видела мальчика-балерину. Вообще-то это называется «балетный танцовщик», а не «балерина», что нам известно лишь потому, что Клара отыскала это слово в интернете. Мы уверены, что Мейси впервые в жизни влюбилась.

– Очень скоро, – говорит Том, не сводя с меня глаз, – тебе придется тоже во все это впрячься, сынок.

За все время нашего с Кларой брака Том назвал меня сынком примерно четыре раза, всякий раз делая мне какой-то выговор – обычно по поводу того, сколько денег мы вложили в мою практику. Но на сей раз это камень в огород моих родительских качеств – моей якобы незаинтересованности в том, чтобы водить Мейси на балет.

– С появлением нового ребенка все изменится. Теперь это будут не только Клара и Мейси. У Кларабель будет забот полон рот, – говорит он и подмигивает в сторону Клары, как будто этот разговор был предопределен заранее.

Но Клара моментально встает на мою защиту.

– Ник слишком занят, – говорит она ему, – зарабатывая нам всем деньги. – И все у меня внутри замирает, когда я представляю, что подумали бы Клара и ее