Искатель, 2004 №11 - Сергей Юрьевич Борисов

деревушке под Красноярском, а летом 1885 года пустилась в бега. Она смогла добраться до Тулы, где находилась тогда «воровская биржа», откуда, заручившись поддержкой старых и новых друзей, отправилась в Смоленск. Там ее и повязали.

На суде Сонька плакала:

— Господин судья, господа присяжные, не от наказания я бежала, а чтобы повидать своих дорогих дочек.

Разжалобить сердца судейских ей не удалось.

— Три года каторжных работ и сорок ударов плетьми! — гласил вердикт.

Два года провела Золотая Ручка за решеткой. А потом… Потом влюбила в себя белокурого красавца-надзирателя Петра Михайлова, и тот, дав Соньке цивильную одежду, вывел ее из тюрьмы.

— Служащая это. Новенькая, — объяснил он караульным.

— Спасибо тебе, милый, — со слезой в голосе поблагодарила Сонька своего освободителя. — Не увидимся мы больше. Достанется тебе на орехи, но ты уж не серчай на меня, пропащую.

Михайлов, словно загипнотизированный ее бездонными черными глазами, протянул узелок с вещами. Сонька поцеловала его в губы, села в пролетку и приказала гнать на вокзал. Арестовали ее четыре месяца спустя в Нижнем.

Летом 1888 года Соньку привезли в Одессу, откуда на пароходе «Ярославль» ей предстояло отправиться к острову каторжников — Сахалину. «Проститься» с аферисткой, содержащейся в железной клетке на второй палубе, пришли одесский градоначальник и полицмейстер… А на берегу стояла тысячная толпа, над которой носились крики:

— Прощай, Соня!

Пять с половиной месяцев длилось плавание, и наконец пароход достиг пункта назначения — небольшого поселения Александровский пост. Здесь Сонька сначала жила на вольном поселении. Но не все спокойно было в этом городке с курными избами, где каторжане добывали уголь. Как-то нашли в подворотне местного жителя Никитина с пробитой головой. Подозрения пали на Соньку, которая за несколько дней до этого прилюдно с ним повздорила. Повод был пустячным, но в запале Сонька пообещала шепнуть кому надо и чужими руками пришибить обидчика.

— Она это, ваш-бродь, — говорили караульные. — Больше некому.

— Взять под стражу, — приказал офицер, назначенный вести следствие.

Но задержать Золотую Ручку сразу не удалось. В компании с бывалым каторжанином по прозвищу Блоха она направилась через сопки к берегу Татарского пролива, чтобы там построить плот и перебраться на материк. Причем Сонька не была бы Сонькой, если бы не обставила побег соответствующим образом. Блоха оглушил и раздел караульного, и Сонька облачилась в его мундир, якобы она конвоирует проштрафившегося арестанта на дальний рудник.

В сильный дождь беглецы потеряли друг друга. Обессилившего Блоху поймали нивхи, а перепуганная Золотая Ручка сама вышла на кордон.

Доставленную на пост беглянку передали в руки безжалостному палачу из расконвоированных садисту Комлеву, признанному умельцу по обращению с «итальянскими макаронами», так его «подопечные» называли розги. Во время безжалостной порки у Соньки случился выкидыш…

— От тебя понесла? — допытывался офицер-следователь у Блохи, который и стоять толком не мог после того, как побывал «в гостях» у Комлева.

— Не могу знать! — отвечал тот, хмыкая ртом с выбитыми зубами. — Неужто она со мной одним якшалась?

Соньку заковали в кандалы и поместили в одиночную камеру с крошечным оконцем. Спала она на узких нарах, укрывшись тулупом, и все равно дрожала от холода. И что-то в ней не выдержало, надломилось…

Антон Чехов, видевший Соньку в 1890 году, свидетельствовал, что Золотая Ручка поседела, осунулась, превратившись в худенькую старообразную женщину с изможденным лицом, и ему не верилось, что «еще недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков».

Влас Дорошевич, также посетивший Соньку в заключении, подтверждал, что смотрелась она дряхлой старухой. Только глаза были прежние — «чудные, мягкие, бархатные… и говорили они так, что могли отлично лгать». А Сонька и впрямь наплела залетному журналисту кучу небылиц…

Отсидев в одиночке, Сонька вновь оказалась на вольном поселении. Не столько благодаря навыкам в торговле, оставшимся со времен детства, сколько содействию других вольнопоселенцев, испытывавших к Золотой Ручке немалое почтение, ей удалось открыть «кафешантан», где она варила квас и гнала самогон. Тогда же рядом с ней появился ее последний «лыцарь» — рецидивист Николай Богданов, который нещадно ее бил.

Сонька часто болела, и в эти дни, расчувствовавшись, бывало, говорила:

— Ничего не хочу — только дочек повидать. Отреклись они от меня, в артистки опереточные подались. Стыдобушка! А повидать все равно хочется…

Как-то поздней осенью она свалилась в горячке. Сожитель пнул ее ногой:

— Хоть бы ты померла скорее, курва.

Утром, чуть оклемавшись, Сонька надела драный овчинный тулупчик и вышла из дома. Куда она шла? К свободе? К смерти? Или это было для нее уже одним и тем же — избавлением?

Она прошла неполных две версты и упала. Пыталась ползти, не смогла. Тогда она свернулась калачиком и умерла.

Ее нашли тем же вечером. Уже окоченевшую. Дюжий солдат завернул тело Соньки в шинель и взвалил куль на плечо. До самого Александровского поста служивый шел уверенным шагом — ни разу не передохнул, даже не запыхался.

Тюремный врач выправил документ о кончине Шейндли-Суры Блювштейн, и Соньку Золотую Ручку закопали в раскисшую от дождей землю. И крест поставили — в ряду десятков других крестов.

Через несколько лет надпись на кресте стерлась, потом и сам крест упал, а еще с десяток лет спустя никто из сахалинцев, хоть из конвойных рот, хоть из каторжан, уже не мог указать, где «могилка ея».

Была Соня — и нету.

Статуя без головы

Или все было не так? Ведь есть же могила на Ваганьковском кладбище, к которой приходят и «маровихеры», и «шниферы», и «скокари»… Всех «принимает» Соня, всем обещает помощь, никого не обижает. Так, может, правы были сахалинские арестанты, когда говорили, глядя на невзрачную бабу, торговавшую из-под полы самогоном: «Не Сонька это, а сменщица, подставное лицо. Настоящую так и не поймали»?

Да и сама Шейндля во время суда заявляла: «Ошибаетесь вы, господа хорошие. Есть за мной грешки, да только я не та, за кого вы меня принимаете. Сонька Золотая Ручка — это Иахвет Гиршберг из Одессы». Не поверили ей присяжные. Засудили…

О том же, что не все так просто, писал в романе «Сонька Золотая Ручка» беллетрист начала прошлого века Ипполит Рапгоф. Те же сомнения обуревали создателей первого русского многосерийного фильма, посвященного похождениям Соньки и вышедшего в 1915 году. Свои версии были у режиссеров голливудской ленты «Желание» с Марлен Дитрих в главной роли и российского фильма 1995 года выпуска, в котором Сонька стала дворянкой из рода Уваровых.

…— Чепуха все это, — завершит свой рассказ «экскурсовод» интеллигентной наружности. — Сонька выкручивалась на суде, арестанты же с тем смириться