Искатель, 2004 №11 - Сергей Юрьевич Борисов

не могли, что всякой удаче когда-нибудь конец приходит. Так что все это сказочки. И про «подмену», и про удавшийся побег с Сахалина, про жизнь в Москве на попечении дочерей, про кончину в преклонном возрасте и памятник, воздвигнутый на деньги неаполитанских и лондонских мошенников.

— Кому же его поставили, памятник этот? — поинтересуетесь вы, огорченные крушением красивого мифа.

— В книгах кладбищенских о том ничего не сказано. То ли французская танцовщица здесь похоронена, то ли бельгийская баронесса. А еще рассказывают, что жил в Москве аптекарь-итальянец, так его сын вздумал влюбиться в русскую девушку, она у них в услужении была. Папаша, ясно, на дыбы: «Нет тебе моего отцовского благословения!» — и девушку в рассчет. Та в Москве-реке и утопилась. Сынок аптекарский тут же умом тронулся, а как узнал, что утопленница беременной была, взял револьвер — и пулю в висок. Тогда папаша и раскаялся… Девушку-самоубийцу обманом, нельзя это по церковным правилам, тут похоронил, а сына на родине, в Италии. И по три чугунных пальмы поставил над могилами: одна — юноша, другая — девушка, третья — ребенок их не рожденный. Про Италию не скажу, не знаю, а у нас, сами видите, только одна сохранилась, пальма то есть.

— Ты чо говоришь, морда? — вдруг зазвучит за спиной «экскурсовода» грозный голос. — Это какие аптекари? Какие девицы-юноши? Сонька это!

«Экскурсовод» потупится и бочком-бочком засеменит прочь, оставляя вас тет-а-тет с группой внушительного вида молодых людей в кожаных куртках, с золотыми цепями навыпуск.

— Конечно, Соня, — согласитесь вы и ретируетесь так же поспешно, как до того ваш потрепанно-интеллигентный собеседник.

— А голова где? — раздастся далеко позади возмущенный крик, но вы уже будете далеко и потому не сможете проинформировать господ бандитов, что в июле 2000 года во время пьяной драки скульптуру опрокинули, голова откололась и… куда-то закатилась. Так и не нашли. Грозилась братва местная найти надругателей и вернуть голову на место, да, видно, не сложилось что-то.

Статую рабочие кладбища на следующий день на место водрузили, так она с тех пор и стоит — безголовая. Но людей, которые приходят сюда, это, кажется, не слишком заботит. Им главное — записку оставить или нацарапать на камне швейцарским ножиком: «Соня, помоги!»

Авось поможет.

Ирина КАМУШКИНА

НА ПОРОГЕ БЕЗУМИЯ

Марина сидела в кресле, закутавшись в пушистый плед. Ее постоянно знобило. Арчи лежал у нее в ногах, тяжело придавив их. Ноги затекли в неудобном положении, но прогонять его не хотелось: от него исходили тепло и покой. Вот и осень. На даче стало тоскливо и холодно. Все разъехались. Сергей с утра до вечера на работе. Марина, чтобы не создавать ему лишних проблем, окончательно переехала в город. Днем она приходила к Олегу и не давала скучать Арчи.

Всю неделю она непрерывно думала об одном, веря и не веря тому, что с ней случилось. Сегодня она прошла тест, и сомнений не осталось. Это не задержка. Она беременна. Все ее недомогания были следствием именно этого.

Марина дождалась, когда Олег выпьет кофе, вздохнула и, не глядя на него, заговорила. За окном шел дождь, в комнате было темно. Ее знобило, она, чтобы не видеть, как дрожит рука на подлокотнике кресла, стала машинально включать и выключать торшер.

Олег сидел рядом с ней. Она была так близко, что он мог коснуться ее. Но, вглядываясь в Маринино лицо, чувствовал, как бесконечно далека она ему сейчас. Почему ему приходится постоянно отвоевывать ее у кого-то? Он как будто гонялся за призраком. Совсем недавно он держал ее в объятиях, и, казалось, не было силы, способной разлучить их. Но сейчас опять все становилось иллюзией, а их совместная жизнь — несбыточной мечтой. И что он мог сделать? Она-то давно заслонила для него весь мир. Но был ли он для нее так же важен?

— Теперь ты понимаешь, что я не могу сейчас оставить нашего ребенка? — Она замолчала и устало смотрела перед собой.

— Марина, ваши отношения с Сергеем зашли в тупик, ему не нужны твои жертвы.

Она смотрела на него и знала, что им не понять друг друга. Доводы, которые ей кажутся неоспоримыми, для него не имеют значения. «Мы видим по-разному. Нет смысла спорить. Только обидим друг друга». У нее на глаза навернулись слезы, она незаметно смахнула их и проговорила:

— Олег, не мучь меня напрасно. Мне так тяжело…

Он не отвечал. Разве когда-нибудь ему удавалось завладеть ее мыслями и всерьез заставить страдать? Ведь даже сейчас, когда он думал, что она полюбила, все мысли ее были о муже. Как же он мог ее мучить, если почти ничего не значил в ее жизни? Так же просто, как сейчас она избавится от их ребенка, через некоторое время она избавится от него самого.

Марина посмотрела на него. В ее взгляде были и нежность, и сострадание, и непреклонность:

— Пойми меня, Олег.

— Зачем нужно, чтобы тебя поняли? Ведь ты решила. Разве этого не достаточно? Все равно поступишь по-своему.

Марина опустила голову.

— Ты не прав. Я просто не вижу другого выхода.

— Ты меня не любишь, поэтому этот выход для тебя самый простой, — сказал Олег и сразу пожалел об этом. «Я дурак, — думал он, — делаю все, чтобы оттолкнуть ее».

— Олег, зачем усложнять, — с безнадежным видом сказала Марина. — Неужели ты так хочешь иметь ребенка?

— Я хочу, чтобы ты принимала его в расчет, — ответил он и подумал: «Я лгу. Я хочу, чтобы она была со мной, что мне ребенок. Я просто боюсь ее потерять и чувствую, что она уходит от меня». Олег машинально посмотрел на часы и ужаснулся: времени в обрез, но успеть все-таки можно.

Марина была еще в худшем состоянии, чем утром.

Олег взял ее руки и сказал:

— Успокойся, мы что-нибудь придумаем. И обещай ничего не предпринимать. Извини, мне нужно бежать, через час я должен быть в аэропорте.

Он поцеловал ее, накинул куртку и вышел.

Олег сел за руль, и машина рванулась вперед. Времени до объявления посадки на самолет оставалось совсем мало. Разговор с Мариной расстроил его, но сев за руль, он перестал о ней думать. «Скорее бы выбраться из города», — повторял он про себя. Зажатый в тиски узкими улицами, пробираясь по серому мрачному городу сквозь сплошную пелену дождя, он чувствовал, как растет накопившееся за день раздражение. Он испытывал враждебность к скользящим рядом с