Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн

На первом этаже я понимаю, что он доносится из западного крыла, куда Летиция запретила заходить. Но я все равно иду туда, на звук, как будто это стучит сердце дома, и если я его найду, то узнаю все, что хочу знать – особенно то, что случилось с моей матерью и что превратило ее в ту сломленную женщину, которую я знаю.

Дверь в западное крыло дубовая и тяжелая, будто специально сделана для защиты от вторжения, но, повернув латунную ручку, я обнаруживаю, что она не заперта и что хорошо смазанные петли не издают ни звука. За дверью открывается длинная комната, в которой нет ничего, кроме четырех металлических столов. В дальнем конце еще две двери, одна закрыта и подперта блоком из шлакобетона. «Вжух-шух» доносится из-за второй двери, открытой.

Пересекаю комнату, носки скользят по потертому линолеуму. В этой части дома нет дорогих ковров или деревянных панелей, у воздуха привычный запах дезинфицирующего средства и плесени, знакомый по тем учреждениям, где я была в юности. Я будто оказываюсь в прошлом, а «вжух-шух» – это звук насоса, который тянет меня назад во времени. Закрытая дверь тоже деревянная, на ней латунная рамка для таблички. Напечатанные на ней буквы читаются с трудом, и я подхожу ближе.

Доктор Роберт Синклер, директор-распорядитель

Прием только по предварительной записи

Просьба не беспокоить

Итак, это дверь в башню, где находится кабинет доктора Синклера, святая святых, где он проводил частные сеансы со своими пациентами. Из-за двери чувствуется запах гари – еще хуже, чем влажный лекарственный воздух, доносящийся из-за открытой двери. Она ведет в длинный коридор с другими четырьмя дверями по обеим сторонам, на каждой – латунная рамка, куда можно вставить табличку, но ни в одной ничего нет.

Пустые рамки безучастно смотрят на меня, провожая слепым взглядом, и я не могу избавиться от ощущения, что девушки, которых отправили в Ненастный Перевал, все еще здесь, сжались за дверями в ожидании освобождения. Может, тот звук, который я слышала, – стук сердца всех пленниц Ненастного Перевала?

Следую за звуком к двери в дальнем конце коридора и прижимаюсь к ней ухом. За «вжух-шух» слышен еще и шепот, но слишком тихий, не могу разобрать слов. Встаю на колени и смотрю в старомодную замочную скважину.

Сквозь клубы тумана различаю фигуру, склонившуюся над узкой железной койкой, которая надевает какую-то маску на лицо лежащего перед ней человека.

Похоже на сцену из «Франкенштейна», на чудовищную операцию из тех времен, когда поместье Ненастный Перевал было психиатрической больницей, или на варварское наказание – когда оно было женским исправительным учреждением.

– Просто дыши, – бормочет стоящая фигура. – И позволь Летти сделать все остальное.

Вздрагиваю, смутившись, что подсмотрела такой личный момент. Это, наверное, что-то вроде небулайзера для легких Вероники: в Вудбридже была девушка, которая пользовалась таким во время приступов астмы.

Крадусь обратно по длинному коридору, мимо пустых латунных рамок, и поднимаюсь обратно по винтовой лестнице в свою комнату, где засыпаю глубоким сном.

Мне снится, что я стою на краю утеса и оглядываюсь на башню, которая стала маяком, и лампа внутри него вращается под звуки «вжух-шух» от машины в самом сердце Ненастного Перевала. От этого звука вибрирует земля под ногами, мягкая почва давит на обувь, будто что-то пытается выбраться.

А потом я вижу, как они встают из могил, призраки всех девушек Ненастного Перевала. Они толпятся вокруг, тянут меня за собой вниз…

И я просыпаюсь. Во сне я схватилась за деревянный столбик кровати, словно пыталась удержаться.

Открыв дверь, нахожу поднос с запиской под кружкой.

«Мисс Сент-Клэр чувствует себя недостаточно хорошо и не сможет продолжить работу сегодня утром. Она сообщит, когда ваши услуги понадобятся».

Звучит практически как увольнение.

На завтрак – едва теплый кофе и жидкая овсянка, все явно кричит о неодобрении. Или же Летиция слишком занята, заботясь о своей подопечной, и не может приготовить завтрак, укоряюще заявляет голос в голове, напоминая Роберту Дженкинс.

Как бы то ни было, хотя мне и стыдно, но я чувствую облегчение, что не придется видеть Веронику сегодня. Я так и не поняла, что мне делать. Уточнить, кем на самом деле была Джен? Или прямо спросить, была ли Джен моей матерью? Знала ли Вероника, что я дочь Джен? Не поэтому ли она согласилась нанять меня? Но если так, почему не сказала с самого начала?

Эти вопросы крутятся в переутомленном сознании, пока не начинает кружиться уже вся голова. Надо выйти из дома. Надеваю джинсы, футболку с длинным рукавом и толстовку и тихонько спускаюсь по лестнице в носках.

В доме тихо, будто особняк затаил дыхание вместе с хозяйкой. Или словно в трауре.

Разумеется, мне бы сообщили, если бы Вероника умерла ночью, думаю я, зашнуровывая кроссовки в прихожей.

Выхожу на улицу и сразу перехожу на бег, чтобы вытрясти из головы въевшиеся испарения Ненастного Перевала. Туман, уже настоящий, плывет по лужайке, скапливаясь на краю леса, точно свернувшееся молоко – точно призраки из моего сна. Но, поднимаясь, он сгорает в тусклом солнечном свете, который приветствует меня по другую сторону ворот.

Пожелтевшие, все в пятнах листья платанов тлеют над головой, воздух пахнет яблоками. К тому времени, как я дохожу до окраины городка, становится светлее.

Перебарываю искушение выпить чашечку кофе в кафе «Хлеба и зрелищ» и решаю сначала зайти на почту. С тех пор, как я отправила Глории номер своего абонентского ящика, прошло всего три дня, еще слишком рано что-то ждать, но неожиданно я нахожу там посылку.

Меня охватывает радостное волнение, и я не могу сдержать улыбку, когда служащий почты пододвигает мне через прилавок большую блестящую коробку.

– Ух ты! Не думала, что придет так скоро, – восклицаю я, точно ребенок, который получил свой первый рождественский подарок.

– Пришло с ночным экспрессом, – поясняет служащий. – Кто-то немало заплатил, чтобы вы получили посылку так быстро.

Я чувствую себя до смешного и нехарактерно счастливой, вынося коробку из почтового отделения, но тут вспоминаю, что не могу вернуться в Ненастный Перевал с коробкой, на которой стоит большой логотип фирмы Apple – и это после всех ограничений на соцсети и гаджеты, с которыми я согласилась. Придется его распаковать перед возвращением.

С тоской смотрю на кафе, но там слишком много людей, и место слишком публичное. Затем поворачиваюсь