Аккорды смерти в ля мажоре - Елена Бриолле

здесь живу и где жила и работала раньше? – Августа говорила тихо, не отводя взгляда. – Каждый из нас всего лишь исполняет свой долг перед государством. Моё время уже закончилось, но мне не безразлично будущее наших детей. И если Франция заключает альянс с Российской империей, захватывая мою страну с двух сторон в тиски, то я не могу просто так сидеть и спокойно за этим наблюдать в ожидании, когда нас захватят.

– Между тем не Франция начала войну в 1870 году и не Франция отобрала у Германии Эльзас и Лотарингию.

– Эльзас и Лотарингию исторически населяли немцы. Возьмите даже историю этого замка: при французах здесь обитали разбойники. При Вильгельме II этот замок вернул себе былую стать.

– Чтобы начать отсюда новое наступление на Францию.

– Чтобы восстановить великий дух наших предков и дать надежду нашим современникам на будущее процветание. Обернитесь, песенка французов уже давно спета. Все значимые научные открытия делаются в Германии, лучшие немецкие инженеры прокладывают железные дороги по всему миру, даже немецкие музыканты имеют больший вес, как музыка Вагнера, которая до сих оказывает влияние на музыкантов всего мира. На умы всего мира.

– Именно поэтому ваше творчество во Франции уже не пользуется популярностью? Именно поэтому вы уехали доживать свой век здесь, на горе, в изоляции, вместо того чтобы продолжать давать концерты в столице Европы?

Августа рассмеялась и подошла к старой печке.

– Вы не понимаете, о чём говорите. Не Германия теперь попала между Сциллой и Харибдой, а Франция. Музыка влияет на людей сильнее слов. Слова обращаются к разуму, а музыка влияет на подсознание. Она обращается к сердцу. Вы приехали сюда в поисках химеры. Вы смотрите на меня и на новые достижения германского гения, – Августа показала рукой на телеграф, – а вам нужно смотреть на самих себя. Кем вы уже стали под нашим влиянием? Вы отмечаете праздник Революции, самый жестокий праздник, который может быть в истории страны. Праздник беспорядка, террора и убийств без суда и доказательства виновности преступника. В этом году французы прозреют без нашего вмешательства. Благодарите за это самих себя! 14 июля у вас произойдёт Иллюминация, и вы поймёте, в чём истинный смысл хаоса и террора. Настанет новый век Света и Просвещения.

Ленуар помолчал. В словах Августы ему почудились нотки безумия.

– А в отеле «Лютеция» двадцать лет назад вы тоже выступали, думая о том, как будете нести свет в массы беспечных французов?

Женщина вздрогнула.

– Почему вы тогда уволились? Это вы убили Элизу де Фижак?

Августа посмотрела на Ленуара с любопытством:

– Так вот где я видела ваше лицо. Это были вы… Как удивительно устроена судьба! Нет, ту девочку убила не я. Ту девочку убили вы. Вы ведь были её женихом и носили тогда цветы, которые она спешила расставить в гостиной отеля. Ту девочку убили вы и ваша любовь. Мне вас очень жаль. Столько лет прошло, а у вас всё тот же наивный взгляд на вещи. Я уволилась тогда, потому что мне предложили новый ангажемент. Гибель вашей пассии не имеет к этому никакого отношения. Она была прелестной милой девочкой, которая, к сожалению, слишком быстро во всех влюблялась. С таким трепетным сердцем и с такой страстью долго не живут.

Ленуар поднял пианино, будто хотел его разбить, но потом просто вышел из кабинета.

Августа, как богиня мести, последовала за ним.

– Она погибла из-за вас! Она изменила вам! Со смертью. Как изменили тогда и мне!

Ленуар остановился в комнате оружия. С двух сторон взъерошенными пиками здесь торчали алебарды, копья и кистени[4].

– Куда это вы идёте? Я же вам ещё не спела, – закричала Августа фон Варенсфельд. При этом она схватила огромный кистень за палку и замахнулась на Ленуара, целясь ему в голову.

Сыщик инстинктивно поднял перед собой руки с пианино. В следующую секунду тяжёлый удар разнёс телеграф в щепки. Августа фон Варенсфельд вскрикнула и, продолжая размахивать над собой кистенём, запела партию из «Валькирии» Вагнера. Голос певицы разнёсся по замку, отражаясь эхом от стен. Он действительно был прекрасен.

– Осторожно! – закричал Ленуар, пытаясь перехватить у Августы оружие. – Нет!

Однако певица только сильнее размахнулась своим оружием. Било кистеня сделало над ней два неловких круга и с силой вонзилось железными шипами в темечко. Раздался жуткий хруст, и Августа фон Варенсфельд упала на пол. Из её головы потекла кровь.

Ленуар хотел выбежать из зала, но на сей раз на пороге показались солдаты. И они были вооружены не средневековым оружием. В руках они держали винтовки. Сыщик невольно поднял руки вверх.

Охрана замка потащила его на улицу.

– В мой колодец его! – крикнул Бодо Эбхардт, выглядывая в халате из своих покоев. – Завтра утром допросим и пойдёт на расстрел. Когда голубей будем выпускать. Так одним выстрелом двух зайцев убьём.

Ленуару выкрутили руки и повели прочь.

Сначала сыщик подумал, что его бросят в колодец, который отреставрировали в колодезной башне. Воды в нём до сих пор не было, со слов рабочих. А глубина в пятьдесят метров – достаточная, чтобы там заморить человека. Или, может, в цистерну, в которой собирали и фильтровали дождевую воду через несколько слоёв песка и камней? В этом удивительном замке несколько колодцев, но ни один из них не работал по назначению. Даже главная цистерна использовалась как резерв воды против пожаров, а питьевую воду продолжали доставлять из близлежащих источников на ослах и хранили в бочках.

Однако под «своим колодцем» Эбхардт подразумевал водонапорную башню, которую он соорудил отдельно для нужд замка. На её фронтоне гордо расправлял крылья орёл. Ленуара толкнули в помещение из красного песчаника, и дверь захлопнулась.

Из тёмного угла донёсся чей-то стон. Ленуар согнулся. Симон Курсель собственной персоной! На агента было больно смотреть. Нос сломан, на месте левого глаза всё вздулось, на шее и одежде – следы засохшей крови.

– Жив? – спросил Ленуар, прощупывая своего горе-напарника.

В ответ раздалось мычание.

– Это ненадолго, не волнуйся. Завтра утром нас собираются допросить и расстрелять.

– Расстрелять? – прохрипел Курсель. – Значит, суда не будет…

– Мы сюда проникли без официальных бумаг. И судить нас будут тоже без лишних формальностей, – сказал Ленуар. – Если, конечно, мы отсюда не выберемся.

Курсель, кряхтя, поднялся с земли и кое-как сел рядом.

– Здесь даже крыс нет, Ленуар. Не выживают. Нас сюда привели знаешь почему? Чтобы рабочие из замка ничего не видели. Бах – и нет человечка.

– Ты на чём спалился? Говорил же, что знаешь рабочих и немецкий язык. На вокзале меня одного оставил, идиот.

Курсель скривился