Аккорды смерти в ля мажоре - Елена Бриолле

свои привычки. Раньше Мадлен хотела работать, как отец, на почте. А теперь… теперь все её мысли были о Ленуаре. Она станет ему помогать в расследованиях, рисковать ради него жизнью, подарит ему свою любовь…

Вдруг за дверью снова раздался скрежет. Показалось? Нет, снова этот звук. Дверь открылась, и Мадлен закричала. Перед ней стояла тёмная фигура в длинном плаще. Как образ Чёрной Богоматери. Гость что-то прошептал. Мадлен ничего не смогла разобрать. А потом силуэт повернулся, достал свой музыкальный инструмент, и в тот же миг послышались звуки. Сначала тихо, потом всё громче и громче, словно сковородой били по котлам. Всё снова заскрежетало, и Мадлен закрыла уши руками. Хватит! Хватит! Что же это? Наверное, у неё галлюцинации от холода. Зубы застучали, и Мадлен снова забилась в свой угол, покрепче прижала ладони к ушам и начала молиться, чтобы Богоматерь её помиловала.

Звуки не прекращались. Мадлен расцарапала себе руки, чтобы шум отпустил. Она потеряла счёт времени. Кожа горела, уши горели, лоб горел, но наконец-то снова всё замолчало. Значит, привиделось.

Мадлен закрыла глаза и потёрла виски. Всё будет хорошо. Так сказала Аннабель Норин.

Однако ночь не хотела её отпускать.

38. Агадирский паралич

Париж, 4 июля 1912 года, четверг

– Курсель сегодня телеграфировал из приграничного французского госпиталя. Живой. И ты, я смотрю, серый от усталости, но живой, Чертяка! – Пизон похлопал себя по бокам и достал табакерку, табаку нюхнуть. – Ну и заставил же ты за вас поволноваться! Хоть бы предупредил, что к бошам собрались!

– Шеф, вы меня с Курселем туда не отпустили бы одних, – ответил Ленуар. Голос у него хрипел, глаза от ночи в поезде наливались кровью.

– Конечно бы не отпустил! Ишь, чего вздумали: в Германию отправились умничать. А если бы вас схватили или, не дай бог, убили? Кормили бы сейчас васильки да полынь. А толку ноль. Только шаткий мир с бошами подорвали бы.

Пизон отчитал Ленуара, нюхнул табаку и чихнул. Но Ленуар заметил, что шеф не злился.

– Что тебе удалось узнать у немцев? Выкладывай! – спросил Пизон.

– Вы уже составили список всех телеграфов, разосланных Францем Шмидом?

– Составили.

– Это шпионская сеть, – чётко проговаривая каждое слово, сказал Ленуар.

– И так понятно, что не для музыки они доставлялись. Я передал этот список в политический отдел, – пусть там разбираются. – Пизон, кажется, был рад, что ему удалось избавиться от сомнительного дела.

– Все адресаты – немцы?

– Немцы или австрийцы. Все женщины, почти все замужем за французами.

– Значит, меняли фамилии при заключении брака, – заметил Ленуар. – Таких сразу и не разглядишь. К тому же главные учителя музыки во Франции – немки. Никто и не заподозрит, если им доставят такой телеграф в форме пианино. Мало ли для чего он служит. Я вот что думаю, шеф. Шпионы передавали сведения в Германию. Августа фон Варенсфельд собирала их в Верхнем Кёнигсбурге и передавала правительству кайзера. И я стал свидетелем того, что немцы действительно готовят войну против Франции. Из замка каждый день в восемь часов вечера и в восемь часов утра, в одно и то же время, выпускают стаи голубей. На первый взгляд это обычные почтовые голуби, но эти голуби не простые. Они вылетают только в одном направлении: в западном, то есть в сторону Франции. И голуби с секретом.

– Они тоже передают сообщения, но уже французам? – спросил Пизон.

– Нет, они тоже собирают секреты! – Ленуар встал, подошел к окну и посмотрел в небо, словно ища глазами парижских голубей. – Дело в том, что к каждому голубю немцы прикрепляют новый тип фотоаппарата, который автоматически делает восемь снимков через определённые промежутки времени. Раньше мы думали, что съёмку сверху можно делать только с аэропланов или дирижаблей. Но эти машины – слишком очевидная цель для врага. Кто додумается стрелять в простого голубя? А голуби, натренированные летать над границей, сами по себе сторожат её, делая регулярные снимки. Так, если к границе подходят войска противника, то немцы об этом узнают с полученных фотоизображений. А если они продолжат эти свои тренировки, то со временем голуби станут новыми немецкими шпионами.

Пизон покрутил усы и нахмурился.

– Ленуар, это всё из области волшебных сказок, тебе так не кажется?

– Шеф, я подстрелил одного такого голубя и видел снимки. Вот этот аппаратик был пристёгнут к его лапке, – при этом Ленуар вытащил миниатюрный фотоаппарат, который снял с голубя у Верхнего Кёнигсбурга, и протянул его Пизону.

Шеф бригады краж и убийств с сомнением взял аппарат в руки, покрутил несколько минут и положил на стол.

– Интересная штучка. Передадим в контрразведку. Не понимаю, как это работает, но если ты говоришь правду, то тут не до веселья. Хм, с нашей стороны мы своё дело сделали. Осталось только накрыть всю шпионскую сеть в Париже. Просто так мы этого не спустим. Завтра же попрошу Лепина выделить мне жандармов, – всех возьмём под арест, одним махом.

– Погодите, шеф, – попытался умерить пыл Пизона Ленуар. – Здесь нужно действовать филигранно: если вы их арестуете, они найдут других исполнителей. Нужно сначала попытаться перехватить их сообщения. Знать, какую информацию они передавали немцам, так же важно, как и ликвидация их организации.

– Ленуар, ты любишь всё усложнять. Пусть теперь этим делом займутся политические и контрразведка, а ты лучше выспись. Видеть тебя таким бледным не могу. Прямо как мои занавески на окнах. Тебе такая бледность ни к чему.

Однако Ленуар не слушал и продолжал измерять шагами кабинет Пизона. В окно светило закатное солнце, и сыщик всё больше походил на бледного Дракулу. Наконец он сел в кресло и снова заговорил:

– Пианино-телеграфы делает Шмид и рассылает их своим клиентам. Штрих первый. Один из его инструментов находят у Изольды Понс. Она успешная певица, которая только что подписала договор на ангажемент в Оперу. Они оба австрийского происхождения и оба кончают жизнь самоубийством, она – на сцене во время одного из самых важных для её карьеры спектаклей, он – на Эйфелевой башне. При этом оба самоубийства совершаются на глазах у сотен людей. Штрих второй. Очень удобно, не правда ли?

– То, что у них истеричный характер и склонность к суициду? – вздохнул Пизон.

– То, что их самоубийство видела целая толпа. Предположим, это были убийства. Только в теории. Тогда количество свидетелей пришлось очень на руку преступнику, не так ли?

– Так-то оно так, только они сами на себя руки наложили, и пока не доказано обратное, я отказываюсь строить пустые гипотезы.

– Здесь есть кое-что ещё… Хорошо, возможно, они оба отправились на