Зеркала-озера - soverry

— Чертополох закончился.

Старик принимается ворчать, но Алёна не слушает, пока он подтаскивает небольшую ступеньку-лесенку и лезет на верхнюю полку. Ее внимание привлекают две женщины средних лет, шумно разговаривающие о своих мужьях и детях. Они заходят в лавку так громко, что удивительно, как старик и на них не прикрикивает. Но он, кажется, чуть ли не сам взбирается на полку, на которой предположительно должен находиться чертополох, а женщины все продолжают копаться в небольших пакетиках с перцем, розмарином и приправами, что выдает в них людей.

Алёна наблюдает за ними и уже собирается отойти в сторону, чтобы пропустить их вглубь лавки — туда, где помимо трав и специй лежат лапки летучих мышей, мука из костей птиц и прочие малоприятные ингредиенты для всевозможных отваров, — но они встают аккурат за ней с тетей, будто за ее спиной не продолжение лавки, а глухая стена.

— Алён, отойди в сторонку, не мешайся дамам, — ласково обращается к ней Марта, когда одна из женщин фыркает и принимается рассуждать о современной молодежи.

— Вот-вот, тут и без того тесно! — подхватывает другая.

И Алёна, словно желая убедиться в собственных догадках, оборачивается, рассматривает дальние стеллажи. Нет, женщины точно их не видят. Вот они — под самым носом; но смертные оказываются слишком увлечены своими проблемами, чтобы обратить внимание на то, что существует рядом с ними.

Старик с кряхтением спускается по лесенке и кладет тонкий стоп чертополоха рядом с другими травами и пакетами.

— Ещё чё-й то или все?

— Все, — как-то растерянно отзывается Алёна.

Женщины остаются расспрашивать старика о приправах и слишком громко рассуждать о лучшем рецепте жареной картошки, когда они с тетей покидают лавку и выходят на улицу.

— Ты не знаешь, что случилось с Прасковьей?

— Заболела, наверное, — равнодушно отзывается Марта. — Попросила родственника подменить ее или отправилась куда-нибудь за новой поставкой.

— Мало этот дед похож на ее родственника.

— Алёна, — с укором замечает Марта, и Алёна цепляет тетю под руку. — Не скажу, что он приятнее в общении, но мы не выбираем, кто будет разбираться в травах, а кто нет.

На языке тети это все равно что: надо быть терпимее, разве не этому тебя в школе учат?

— Все равно он мне не нравится, — продолжает Алёна. И добавляет, поймав взгляд Марты: — И не потому, что он мужчина. У него взгляд такой… Недобрый, что ли. Аж мурашки по спине. Вот от Прасковьи такого впечатления не было.

— Уж так ли тебя беспокоит торговка травами?

Алёна хмыкает.

Конечно, не в Прасковье дело. Дело даже совершенно не в ней, но на непродолжительное время она так сосредоточилась на этом зловредном старике, попирающем ее приятные подростковые воспоминания о лавке, что почти забыла истинную причину своего мрачного настроения.

— Я переживаю из-за Леты, — честно признается она, пока они неторопливо передвигаются между рядами, направляясь в сторону выхода с рынка. — Мне никак не дают покоя мысли о том, что она совсем не случайно оказалась у школьных ворот. Еще и этот ботинок…

Она цокает языком и замолкает, устремив взгляд куда-то себе под ноги.

— Да уж, — тянет Марта. — Ситуация и правда запутанная.

Между ними повисает непродолжительная пауза, и она продолжает, не дождавшись никакой реакции от Алёны:

— А знаешь, я бы на твоем месте не торопилась с выводами. Все же вы сами не знаете, что видели. Да и потом, глупо обвинять кого-то, не имея даже должных оснований.

Алёна хмурится, но не спорит. Вместо этого уточняет:

— Думаешь, мы могли что-то не так понять?

— Думаю, что если тебя и правда это так сильно беспокоит, то стоит поговорить с самой Летой, а не делать поспешные выводы, о которых потом придется жалеть.

Марта улыбается ободряюще, чуть щекой прижимается к плечу Алёны и звучит совсем счастливо, когда вдруг говорит:

— Как же я рада, что ты поехала сегодня со мной. Нам надо чаще выбираться в лавку вместе. Совсем как в старые времена, да?

Короткая и несколько нервная улыбка сама появляется на лице. Алёна кивает, соглашаясь, и толком не слушает историю о том, как здорово было раньше постоянно ходить сюда вместе, как им нужно чаще проводить время вдвоем, а не только сидеть дома за чашкой чая или ужином.

Вместо этого она цепляется за мысль про старые времена, и та непроизвольно самостоятельно раскручивается.

Отделаться от тети в квартире получается даже быстрее, чем Алёна надеялась, потому что едва они успевают разуться, как приходит какая-то очень нервная девушка, немногим старше самой Алёны, и что-то начинает судорожно тараторить про сглаз, неудачу и черных кошек. Марта принимается успокаивать гостью, явившуюся на полчаса раньше оговоренного времени, приглашает ее пройти на кухню и тихо произносит:

— Извини, мы попозже еще поболтаем, ладно?

— Конечно-конечно, — соглашается Алёна и ждет, когда дверь на кухню закроется.

На всякий случай задерживается в коридоре еще ненадолго, отсчитывает про себя секунд пятнадцать, а потом устремляется в комнату Марты и предусмотрительно оставляет дверь открытой.

Если кто и поможет ей разобраться с трансами, то это никак не какой-то знакомый тети. Такие вещи просто так не проявляются, если ни у кого в роду не было склонностей.

Коробка с альбомами и разрозненными фотографиями родителей находится на самой верхней полке платяного шкафа, и Алёна без особого труда вытаскивает ее, надеясь, что Марта пробудет со своей клиенткой достаточно долго, чтобы не пришлось посвящать ее в свои планы. Говорить о родителях с ней не хочется, особенно потому, что она снова начнет переживать и предложит помощь, смотря на нее то ли с сочувствием, то ли с жалостью.

Так, будто она бедная травмированная девочка, а не взрослая девушка, готовая принимать самостоятельные решения и отпускать гложущих ее призраков прошлого.

В коробке находятся фотографии со свадьбы родителей, фотографии ее маленькой — совсем еще грудной и несколько нелепой. Тут же ленточки, которые мама вплетала ей в косички на первое сентября в начальной школе. И Алёна перерывает всю коробку, даже залезает еще раз на самую верхнюю полку шкафа, рассчитывая, что пропустила еще одну коробку или не заметила что-нибудь выпавшее, но ничего папиного найти так и не удается.

Неужели Марта отдала все его вещи