Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля - Фанни ван де Грифт Стивенсон

Однако больше всего ему нравилось сидеть и курить на террасе, расположенной на заднем дворике, откуда открывался вид на аккуратные ухоженные садики и куда смотрели окна пустой комнаты в соседнем доме.

Однажды погожим тёплым днём Десборо слонялся по террасе, пребывая в довольно меланхолическом настроении, поскольку уже несколько недель прошло безо всяких приключений. Он готовился посидеть и покурить в тишине и покое. Он подумал, что хотя бы здесь он будет наедине с собой, поскольку, как большинство молодых людей, не обладавших ни богатством, ни успешностью, ни положением в обществе, он скорее избегал людей, нежели искал общения с ними. Размышляя подобным образом, он случайно взглянул на окна соседнего дома, выходившие на террасу, и с удивлением и раздражением заметил, что на одном из них появились шёлковые занавески. «Вот уж не везёт так не везёт, – горестно подумал он. – Даже здесь покоя не будет». Теперь он уже не мог предаваться размышлениям и вздыхать в полном одиночестве, дать выход своему разочарованию или успокаивать себя, насвистывая какую-нибудь сентиментальную песенку. Он раздражённо начал выбивать трубку о перила, но не рассчитал своих усилий. Его досада достигла своего апогея, когда он увидел, как его старая любимая вересковая трубка раскололась пополам и одна из половинок, на мгновение повиснув в воздухе, упала куда-то в густые кусты сирени.

Десборо в сердцах рухнул на садовый стул и достал газету, которую он намеревался почитать. Оторвав кусок от последней страницы с объявлениями, он принялся свёртывать самодельную сигарету. Этим искусством он совершенно не владел, поэтому вновь и вновь бумага разворачивалась у него в пальцах, а табак высыпался на землю. Он уже начал терять терпение, когда дверь возле окна приоткрылась, шёлковая занавеска отодвинулась и на террасу вышла молодая дама в несколько странном одеянии.

– Сеньор, – произнесла она низким грудным голосом, – мне кажется, что вы в затруднительном положении. Позвольте мне помочь вам.

С этими словами она взяла у него бумагу и табак, после чего с ловкостью, показавшейся Десборо совершенно невообразимой, свернула сигарету и протянула ему. Он молча принял её, всё ещё оставаясь сидеть, недоумённо пытаясь понять происходящее, а более всего – появление незнакомки. У неё было смуглое, вытянутое лицо с тонким подбородком, невинно-лукавое и неотразимо притягательное; такие лица – редкость в наших северных краях. Её большие глаза искрились, и в них то и дело вспыхивали огоньки. Голову её покрывала кружевная мантилья, руки же, обнажённые до плеч, ослепительно сияли в ярком солнечном свете. Фигура её отличалась безукоризненными пропорциями и изяществом, словно её сотворил один из великих античных скульпторов.

– Вам не нравится моя сигарета, сеньор? – спросила она. – И всё же она лучше, чем ваша.

Тут она рассмеялась, и её смех прозвучал в ушах молодого человека дивной музыкой, однако через мгновение её лицо погрустнело.

– Да, понимаю, – продолжила она. – Вас отпугивает моё поведение. Я слишком сдержанная и скованная. Я вовсе не обычная английская девушка, какой кажусь.

– Ах, вот как, – пробормотал Гарри, охваченный противоречивыми мыслями.

– На моей далёкой родине, – говорила она, – всё совсем по-другому. Там, нужно признать, любая девушка связана многочисленными условностями и ограничениями. Ей позволено весьма немного, она учится быть отстранённой и неприступной. Но здесь, в свободной Англии, о дивная свобода! – воскликнула она, грациозно взмахнув руками. – Здесь нет оков, здесь женщина может полностью быть собой и в своём праве наравне с доблестными мужчинами. Ведь так написано на вашем гербе: «Бог и моё право[5]»? Ах, мне так трудно учиться быть собой! Не судите меня слишком строго. Я поборю в себе скованность и стану настоящей англичанкой. Хорошо ли я говорю на вашем языке?

– Прекрасно, просто прекрасно! – воскликнул Гарри с восхищением, достойным куда более серьёзного предмета.

– Тогда, – сказала она, – я очень скоро всему научусь. В жилах моего отца текла английская кровь, и мне посчастливилось выучить ваш прекрасный язык. Если я уже говорю без акцента и похожа на истинную англичанку, то мне остаётся изменить только манеру поведения.

– Ну что вы! – ответил Десборо. – Совсем нет! Я… сударыня…

– Меня зовут, – прервала его юная дама, – сеньорита Тереза Вальдевия. Однако солнце садится, и становится прохладно. Всего наилучшего, сеньор.

Не успел Гарри открыть рот, как она исчезла в своей комнате.

Он стоял, словно пронзённый стрелой, держа в руке незажжённую сигарету, о которой совсем забыл. Его мысли были всецело заняты новой знакомой. В его ушах продолжал звучать её голос, а глаза, цвет которых он не запомнил, заполонили его душу. С её появлением рассеялись тучи и мир предстал перед ним в совершенно новом свете. Он понятия не имел, кто она такая, но уже обожал её. Что же до её возраста, то он опасливо терялся в догадках, боясь, что она окажется старше его. Касательно ее характера, то ее красота придавала ему какое-то неповторимое очарование. Так бедняга Десборо до самой темноты слонялся по террасе, то и дело осторожно поглядывая на зашторенное окно, обращая вздохи к ветвям ракитника и погрузившись в сладкие грёзы. Когда он наконец вошёл в дом и сел поужинать холодной бараниной и пинтой эля, ему показалось, что он вкушает пищу богов.

На следующий день, когда он вышел на террасу, её окно было приоткрыто, и он наслаждался видом плеча дамы, которая что-то усердно вышивала и не замечала его присутствия. Ещё через день, не успел он там появиться, как дверь открылась и оттуда появилась сеньорита, залитая ярким утренним солнцем, донельзя изящная и вместе с тем какая-то далёкая, экзотическая и загадочная. В руке она держала свёрток.

– Не желаете ли попробовать, – спросила она, – табак моего отца с далёкой Кубы? Там, как вы, надеюсь, знаете, курят все: и мужчины, и женщины. Так что не бойтесь показаться неучтивым. Его аромат напомнит мне о доме. Мой дом, сеньор, стоял на берегу моря.

Услышав эти слова, Десборо явственно представил себе этот романтический пейзаж.

– Во сне или наяву, я всегда вижу его – милый дом, милую Кубу!

– Но ведь когда-нибудь, – произнёс Десборо с болью в сердце, – вы всё-таки вернётесь туда?

– Ах, никогда! – вскричала она. – Увы, никогда!

– Значит, вы навсегда останетесь в Англии? – спросил он, ощутив странный душевный подъём.

– Вы задаёте слишком много вопросов, ибо хотите знать больше, чем я сама, – грустно ответила она и тут же добавила, вновь повеселев: – Однако вы ещё не попробовали мой кубинский табак.

– Сеньорита, – начал он, несколько смущённый её кокетливым тоном, – что бы вы… мне… ни… То есть, – закончил он, густо покраснев, – я