Тринадцать лет тишины - Нина Лорен

– Три раза в неделю, – перебивает Хасинта. – Когда мои занятия заканчиваются раньше, чем…

Она берет паузу, чтобы подвернуть затасканный подол своего пуловера.

– Остальные два раза Джеки забирает сама. Забирала то есть… – Она прочищает горло и добавляет, даже не знаю зачем: – Я так делаю еще со старших классов. Мне всегда нравилось нянчиться с Оли. Да чего там, я практически жила у Джеки и Тома…

Даже если Хасинта выглядит расстроенной и неухоженной, большие оленьи глаза не дают пасть ее образу красотки. Вот Жаклин, та вооружается дисциплиной, тщательно следя за своей внешностью, но Хасинте это без надобности: свою красоту она получила естественным путем. Что заставляет меня задуматься, нет ли между сестрами необъявленного соперничества. Способна ли Джеки, назовем ее так, ощущать мир и спокойствие в собственном доме, когда в любое время суток у них в гостях может обосноваться эта инженю?

Подобные грязные мысли оставляют во рту неприятный привкус, меня аж передергивает. Неужели все, о чем я способна думать… все, что я чувствую… обязано нести в себе какое‑то уродство? Это из-за того, что сотворил со мной мой похититель? Или, допустим на секунду, я просто родилась такой? Или, боже упаси, та наркота, которую принимала Вэл по ходу беременности, как‑то сказалась на моем мозге?

Хасинта неправильно истолковывает мое молчание.

– Раньше я жила в общежитии… – Словно стесняясь, она комкает подол своего пуловера. – А сейчас в академическом отпуске. С тех пор как…

Она сглатывает набухший в горле ком, и мне уже необязательно слышать концовку фразы. Чем мне следует на это ответить? «Мне так жаль?» «Не сомневаюсь, что бы ни случилось дальше, ваше будущее останется таким же радужным?»

Нравится кому‑то или нет, но Хасинта с ее безупречно чистыми порами кожи лица, с ее умилительной машиной-малюткой и с дипломом колледжа – еще одно напоминание о персоне, которой я так и не смогла стать. Запросто могу вообразить, что через несколько лет Оливия будет неотличима от своей тетки.

Вот только теперь всем этим мечтам положен конец.

– Что еще вам рассказала Джеки? – спрашивает она.

Хасинта выглядит так, будто я вытащила ее из постели, но ее взгляд до странности пронзителен и тверд. От него по спине у меня пробегает дрожь, и я вдруг перестаю понимать, кто из нас играет чужую роль, добывая информацию под видом попытки сблизиться перед лицом трагедии. Что ж, Хасинту ждет сюрприз. Может, она и изучает психологию или что‑то в этом роде, но у меня есть опыт, который ей и в самых страшных кошмарах не снился. Уж с нею я как‑нибудь справлюсь.

– Мне просто хотелось расспросить вас кое о чем, – говорю я.

– Лучше спросите у Джеки.

– Я хотела пообщаться именно с вами. И поэтому надеялась встретиться лично. Мне нужно поговорить. С кем‑то еще, кто… знал Оливию.

Хасинта тихо вздыхает. Ее взгляд смягчается, а поза становится чуть свободнее. Едва заметные перемены, но мне они очевидны. Именно так я веду себя, когда медсестра в клинике сообщает, что я благополучно прошла тест на наркоту. Когда я понимаю, что прямо сейчас мне ничего не грозит.

– Вы не припоминаете никаких странных ситуаций? Еще до исчезновения Оливии.

Карие глаза Хасинты мигом возвращают себе прежнюю проницательность.

– Странных?

– Ну, необычных. Не только когда вы забирали Оливию. К вам кто‑нибудь подходил?

– В каком смысле? – хмурит она темные брови.

– Просто какой‑то мужчина подходил? И вроде как пытался за вами приударить, в таком роде. И вел себя странно?

Хасинта горько усмехается.

– Да вы хоть представляете, сколько раз в неделю ко мне подходят парни и ведут себя странно?

– Представляю… – Я заставляю себя улыбнуться, но Хасинта на это не покупается. В ее глазах поселяется недоверие.

– Я имею в виду, вам не приходилось говорить, что, дескать, нужно забрать из школы Оливию? Вообще хоть как‑то о ней упоминать?

– К чему конкретно вы клоните?

– Я вас ни в чем не обвиняю. Просто хочу знать. Все, что вы сможете вспомнить…

– Вы намекаете, что я как‑то привела к ней похитителя.

Это даже не вопрос.

– Нет же! – протестую я, хотя именно на такую возможность и намекала. Меня начинает трясти, пружина эмоций расправляется, выходя из-под контроля. – Нет, я…

– Послушайте, я уже все рассказала полиции, – сухо замечает Хасинта. Берет свою сумочку и, подняв, прижимает к груди в попытке защиты. – Если вам так уж нужны мои показания, почему бы не спросить у того детектива? Как там его звали… У Ортиса?

При упоминании о Шоне я вздрагиваю, и она это замечает. На лицо Хасинты возвращается выражение холодного спокойствия. Она отодвигает стул и начинает подниматься.

– Подождите…

– С меня довольно.

Я следую за ней к двери и выхожу на парковку. Моя догадка была верна: когда Хасинта достает из кармашка своего пуловера ключи, припаркованный неподалеку блестящий «Мини» цвета драгоценных каменьев сигналит ей о готовности отправиться в путь.

– Хасинта…

– Послушайте, Лэйни… – Она намеренно ставит в моем имени уродливое ударение, словно считая его скверной шуткой. – Вы считаете себя единственной, кто чувствует себя отвратительно из-за всего, что произошло? Думаете, вам известно, каково мне сейчас? Думаете, мне можно просто звякнуть ни с того ни с сего, а потом вести себя так, будто это я с какого‑то хрена во всем виновата?

– Это не…

– Думаете, вам одной хочется поскорее ее найти? Хочется, чтобы копы просто выполнили свою гребаную работу?

– Наверное, не единственной… – Мне едва удается выдержать, не качнувшись, яростный взгляд Хасинты. – Может, если бы копы немного лучше выполняли свою гребаную работу, Оливия была бы сейчас дома?

Ее реакция настолько сильна, что застает меня врасплох. Плечи Хасинты никнут, и вся она съеживается, будто от прямого удара в живот. Гнев исчезает с ее лица, оставляя после себя лишь предельную усталость и то выражение уязвимости, которое я время от времени привычно замечаю в зеркале.

– Черт, – дрожащим голосом тянет она. – Черт, мне так жаль…

На глаза Хасинте наворачиваются слезы, и она прикрывает лицо ладонями. И что мне теперь делать, броситься утешать? Поэтому я просто стою как дурочка и смотрю, как девушка рыдает, чувствуя себя одновременно свободной от оправданий и виноватой за эту свободу.

– Мне жаль, что это с вами случилось, – говорит Хасинта, собравшись с силами. Шмыгает носом и утирает его тыльной стороной ладони. – Правда, мне очень жаль. И, будьте