Пропавшая в сумерках - Анна Аксинина

человек от него. Меня просили снять копию с одной бумаги. Бумага была совершенно безобидная, я не понимал, зачем она понадобилась Медведю. Копию я снял, и передал, куда просили. Остался неприятный осадок. Я понимал, что сижу на крючке. «Как же мне избавиться от опеки Медведя?» – я ломал себе голову над решением этого вопроса и не находил ответа.

Лето не радовало меня. Я шатался по деревне, ноги занесли меня в Ромашково, на дачи начальства городского масштаба.

Я бесцельно брел по улице и вдруг чуть не упал в пыльную обочину дороги. Прямо на меня шла девушка, удивительная девушка. Солнце золотило ее волосы, локонами рассыпанные по плечам. Смеялись ямочки на ее щеках, звенели на руках браслеты. А глаза! Боже, какие у нее были глаза! Синие, словно ясное летнее небо, синие, как васильки в мамином палисаднике. Белая короткая маечка открывала загорелую полоску живота над шортами. Я уставился на нее. Она улыбнулась мне жемчужной улыбкой и скрылась за кованой оградой особняка. Я остолбенело стоял и смотрел ей вслед. Ограда показалась мне знакомой. Здоровый пес с лаем бегал вдоль забора. «Боже, мой! Это же особняк, где живет мать Карины! А эта девушка – ее сестра!» Я шел домой, не замечая дороги. Перед глазами стояла ОНА!

Дома матери не было. Я обошел огород, заглянул в сарай и баню, но не нашел мать. На соседском заборе висела Катька.

– А твоя мама к бабе Марине пошла. Сегодня врач к ним приезжал, на машине с красным крестом. А потом Каринка прибежала. И они ушли. Мамка говорит, что помрет бабушка.

– Брось болтать, а то накаркаешь.

– Я не умею каркать! Я же не ворона. А еще мамка сказала…

– Заткнись, пока в тебя кирпичом не запустил.

– Мамка, а он обзывается, – спрыгнула с забора и побежала жаловаться Катька.

Я пошел к соседям. В комнате был полумрак, свет еле пробивался через плотные шторы.

Мать сидела у кровати, и держала в руках запястье бабы Марины.

Я взглянул на лицо бабы Марины, и мне стало страшно: показалось, что она умерла. Но она пошевелилась и слабо застонала. Но глаз баба Марина так и не открыла.

– Ну, вот, ровнее пульс стал. Сейчас она уснет. А там видно будет. – Мама осторожно опустила желтую руку на кровать.

– Теть Таня, а она поправится? – Карина встала с табуретки, чтобы проводить мою маму.

Они вышли из комнаты.

– На все Божья воля, милая. – Утешала мама Карину.

Я вышел за ними следом. Карина уткнулась маме в плечо и ревела. Опухшие глаза, покрасневший от слез нос.

– А лекарство ей давать, которое вы принесли? – Карина вцепилась в маму.

– Пока не надо. Это сильное снотворное. Я сейчас укол ей поставила, она от него будет спать. А как проснется – дашь полтаблетки. И микстуру пусть выпьет. Вреда не будет.

Мы с мамой пошли к себе.

– Ма, а что с ней? – спросил я, едва закрыл дверь.

– Рак у нее, не жилица она. Еще зимой обнаружили. На лекарствах держалась, а сейчас сердце стало отказывать. Готовиться надо, но как Карине сказать, не знаю. Помогу, конечно, ей с похоронами, да и Шумиловы не откажут.

Но мама ошибалась. Шумиловы наотрез отказались помогать маме с похоронами. Они почему-то обиделись на нас, когда Кольку посадили. Мама попыталась наладить с соседями добрые отношения, но отступилась: «Маразм какой-то, – жаловалась она мне, – как будто ты виноват, что Николай сел. Обижаются, что ты не досмотрел за Николаем. Он что – дитя малое, чтобы его за ручку держать! Не хотят помогать с похоронами – не надо, просить не буду!»

Мама пересчитывала наши скудные сбережения, когда неожиданно пришла помощь. Сам Медведь пожаловал в наш домишко. Он вежливо поздоровался, а затем положил на стол пачку денег: «Возьми, Татьяна, на похороны Марины. Тут еще и девчонке останется, отдашь ей потом. Соседи должны помогать друг другу. Не так ли, Аркаша?» Он ушел, а я весь вечер просидел в своей комнате, не хотел никого видеть. Мама решила, что я расстроился из-за смерти бабы Марины. Как-никак, она нянчила меня в детстве, и с мамой они, как с родней, жили, не чужая она нам была.

Похороны были скромные, народу пришло немного. Зашли соседи с улицы попрощаться, да Райка пришла с другого конца Выселок. Та ни одних похорон и поминок не пропускала. Когда выносили гроб из дома, вдруг подъехала машина – Волга. Из нее вышла женщина, одетая в черное. Приехала мать Карины, обняла её и зарыдала. Я пялился на нее во все глаза: какая женщина роскошная! И не подумаешь, что у нее взрослая дочь. Даже не одна дочь, а две! Я вспомнил ту красавицу, что видел у их дачи.

Я решил познакомиться с младшей сестрой Карины. Для начала провел разведку: Ирина весь день проводила на даче, выходя лишь искупаться на речку. Танцы она игнорировала, как и местное общество. Пришлось знакомиться с ней на пляже. Я перепробовал все от Пушкина до Блока. Но стихи ее не интересовали. Попробовал поговорить о Хэмингуэе и попал в точку. Ирина обожала Хэмингуэя. Я заливался соловьем. Что-что, а читал я с детства запоем, и в том числе Хэмингуэя. Ирина окончила школу и собиралась ехать поступать в МГИМО, в Москву. Она не сомневалась ни минуты в том, что успешно сдаст вступительные экзамены. Как я понял, у нее в Москве жили какие-то влиятельные родственники.

Я видел, что нравлюсь ей. И с чего бы я ней не понравился? Красавец, вежливый, учтивый, воспитанный. На свидания я неизменно приносил цветы, целовал ей руку при расставании. Она тянулась ко мне. Когда я понял, что она согласна, осторожно поцеловал ее в губы. Она влюбилась в меня, как кошка. Любил ли я ее тогда? Я не знал, что во мне преобладало: чувство влюбленности в красивую девушку или возможность с ее помощью подняться выше по социальной лестнице сразу на несколько ступенек? Или я подсознательно понимал, что могу с помощью отца Ирины освободиться от опеки Медведя?

Как бы ни было, мы с Ириной встречались каждый день. Она была меня младше на два года, едва окончила школу, совсем еще девочка, но мне было с ней интересно. Никогда у меня не было такой подружки.

Однажды она пригласила меня к ним на ужин. Я тщательно готовился к этой встрече. Несколько раз мылся. Мне все казалось, что от меня исходит запах пота. Светлые летние брюки я наглаживал часа два. Ради такого