Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

был погибнуть, но фронтовой врач, отнявший у него руку и пальцы, приказал ему жить, а доктора в мюнхенской клинике сумели поднять на ноги. Предприняв неимоверные усилия, он вернулся на службу, но отныне лишь с одной мыслью — убить Гитлера.

Дождавшись момента взрыва от пронесенной им в портфеле килограммовой гексогеновой бомбы, которую он оставил в зале заседаний под столом в трех метрах от Гитлера, полковник Штауффенберг, сопровождаемый своим адъютантом Вернером фон Гефтеном, спешно покинул территорию ставки и вылетел в Берлин. По пути на аэродром Гефтен выбросил в окно автомобиля вторую бомбу, которую Штауффенберг искалеченной рукой не сумел привести в действие.

Полковник не мог и представить, что в разрушенном взрывом зале, среди обломков мебели и рухнувших опор, из удушающего тумана вдруг возникнет, пошатываясь, фигура Гитлера. Фюрер с головы до ног был покрыт серой пылью, лишь темнобордовыми струйками из ушей стекала кровь. Правая рука плетью повисла вдоль тела, волосы были опалены, изорванные брюки оголили обожженные голени. Он сделал шаг вперед и был сбит сорвавшейся балкой. Его подхватили на руки, осторожно повели в соседнее помещение, где уже находился лейб-врач Брандт. Он констатировал повреждение барабанных перепонок, ожоги ног, царапины на теле. и только. Жизни Гитлера ничто не угрожало.

Из комнаты, где фюреру оказывали помощь, выскочил Гиммлер, примчавшийся из своей ставки «Хохвальд» через полчаса после взрыва. Он собрал охрану, потребовал предельной мобилизации сил и немедленного расследования. Лицо его покрывали пылающие красные пятна.

Увидев Гитлера живым и практически невредимым, начальник службы связи вермахта генерал Фельгибель, который должен был сообщить о гибели фюрера в штаб армии резерва на Бендлерштрассе в Берлине, где собралась верхушка заговорщиков, впал в глубокое смятение и звонить не решился. Кроме того, в его задачу входило вывести из строя систему связи в Растенбурге, взорвав ее, чего, разумеется, он делать также не стал.

О том, что в кабинет заместителя командующего армии резерва генерала Ольбрихта съехались генерал-полковник в отставке Бек, полковник фон Квирнхайм, генерал Тиле, граф фон Шваненфельд, граф фон Вартенбург и другие персоны, давно состоящие на учете в гестапо как активные противники режима, Мюллер знал с первой минуты. Все сомнения в достоверности доноса улетучились. Оставалось ждать развития событий. К полудню Мюллер выкурил пачку папирос, нервно расхаживая по своему кабинету. В половине второго раздался звонок адъютанта Гиммлера, который передал приказ срочно, без объяснения причин, отправить самолетом в Растенбург команду следователей.

«Каша заварилась», — понял Мюллер. И еще понял, что Гиммлер в игре, а это значит, что рвение должно быть ограничено неукоснительным исполнением приказов — без признаков инициативы. Уже через пару часов группа под командованием штурмбаннфюрера Капкова вылетела в Растенбург. В последний момент к ней присоединился Кальтен-бруннер. Убит ли Гитлер? Оставаясь существенным, этот вопрос уже не был первостепенным. На передний план выходила проблема личного выживания, ибо при любом варианте, очевидно, менялось всё, а это очень опасно для высшего чиновника репрессивного ведомства. Мюллер распорядился усилить охрану здания на Принц-Альбрехтштрассе и установить непрерывную связь со всеми филиалами гестапо в рейхе.

Прямо в помещение, где Браун занимался ранами фюрера, Борман привел сержанта Адама, который доложил, что видел, как полковник Штауф-фенберг покидает территорию ставки сразу после

взрыва.

Гитлер был зловеще спокоен и даже пытался шутить: «Брюки, мои бедные брюки, я так их любил». Он категорически отверг предложение о госпитализации. Более того, отправился на станцию встречать приезжающего сегодня Муссолини. Вместе с дуче они осмотрели то, что осталось от зала совещаний в летнем бараке. «Теперь я абсолютно спокоен, — сказал Муссолини. — Вы — в руках Провидения».

Пока в генштабе армии резерва на Бендлер-штрассе не появился Штауффенберг (на часах было уже 16.30), заговорщики топтались на месте, опасаясь предпринять какие-либо действия по перехвату управления в стране из-за противоречивых сведений, поступавших из Растенбурга.

«Гитлер мертв! Я видел своими глазами!» — крик Штауффенберга вывел Ольбрихта из оцепенения. Вместе они пошли к командующему армией резерва генерал-полковнику Фромму и предложили ему подписать приказ о начале операции «Валькирия». Извинившись, Фромм вышел в соседнюю комнату, откуда позвонил в Растенбург Кейтелю. «Да, — холодно подтвердил Кейтель, — покушение на фюрера было, но, слава Всевышнему, он остался жив. Кстати, вы не знаете, где сейчас находится начальник вашего штаба полковник Штауффенберг?» После этого разговора Фромм ответил пришедшим отказом, передав им слова Кейтеля, и был ими арестован. «Кейтель лжет!» — твердил Штауффенберг. «Это уже не имеет значения», — фаталистически бросил Бек.

Тогда же Мерц фон Квирнхайм встретился с высшими чинами вермахта и сообщил, что в результате госпереворота генерал Людвиг Бек назначен новым начальником Генерального штаба, а маршал Вицле-бен будет исполнять обязанности Верховного главнокомандующего. Он также передал приказ о начале операции «Валькирия» во всех военных округах, училищах военно-морских сил и берлинском гарнизоне. Но телефонная связь с Растенбургом действовала, и оттуда в войсковые части летели приказы, отменяющие распоряжения мятежников.

Около шести вечера участвующий в мятеже комендант Берлина Хазе приказал командиру батальона охраны «Великая Германия» майору Ремеру оцепить правительственный квартал. На всякий случай, чтобы подтвердить достоверность информации Хазе о гибели фюрера, Ремер отправился к Геббельсу, прикрывшись намерением арестовать министра пропаганды. Геббельс молча набрал номер на телефоне и передал трубку Ремеру. Голос Гитлера нельзя было спутать ни с каким другим. «Я приказываю вам, майор, арестовать мятежников и подавить заговор», — тихо сказал фюрер и повесил трубку. Судьба путча была решена.

Тем временем Мюллеру донесли, что в Париже по приказу генерала Штюльпнагеля арестовано всё руководство СС и гестапо, о чем Мюллер в свою очередь немедленно доложил в Растенбург. Его сообщение попало в руки Гиммлера практически одновременно с аналогичным сообщением Шелленберга, который также изнывал в неизвестности, сидя в своем кабинете на Беркаерштрассе.

Скорее в порыве отчаяния, нежели следуя рациональному плану, Бек и Штауффенберг все продолжали требовать от различных штабов, чтобы те присоединились к восстанию, но впустую. Захваченная было главная радиостанция Берлина была оставлена. Учебные танковые части, выдвинувшиеся из Крампница для поддержки заговорщиков, получили приказ повернуть против мятежников — и подчинились. Охранный батальон майора Ремера, уже произведенного в полковники, взял под контроль комендатуру на Унтер-ден-Линден.

К восьми часам большинству участников заговора стало отчетливо видно, что путч провалился. Неудобные, растерянные вопросы больше не вызывали у членов «временного правительства» раздражения. Им тоже все было ясно. Как-то незаметно рассосался арест Фромма. Он снова получил доступ к телефону и тотчас позвонил в Растенбург, чтобы доложить: командование армией резерва восстановлено и сохраняет верность фюреру. Получив необходимые инструкции, Фромм поочередно отменил все приказы заговорщиков и