После выстрела - Магомед Мусаевич Мусаев

— Я правду могу сказать, и больше ничего. Разные люди бывают. Вот ты, например, на чужой щедрости проехался. Рад был, наверно, когда завещание получил?

— Знаешь, Мовсар, что я тебе скажу? — не выдержал Ильяс. — Ты нагадил на стол, на котором ел, и удрал подальше от стыда. И только тогда я пошел к Зелихе. Просто жалко ее стало. А тебе кто мешал приехать? И кто мешает сейчас? Я тебе сколько раз писал! И о смерти Мурдала писал. А ты? Только отмалчивался!

— Давай, давай, говори! Я так не умею. А у вас в семье все такие. Твой отец разговорами мне голову продолбил.

— Ты свои обиды, я вижу, до сих пор помнишь, — рассердился Ильяс. — А чужие?

— А ты вспомни, всегда ли ты мне добра желал? А сколько раз ставил мне подножки твой отец? Когда я с Изновром дрался, ты все кричал: подножки не ставить! А вы? Хамид ваш хорошо об этом знает. Он лучше вас с отцом, конечно. Но, наверно, какова кромка, такова вся материя. И у него, если покопаться, наверно, совесть нечиста. Да ты мне хоть один пример приведи, когда кто-нибудь из вас за меня заступился! Нет, не сможешь, не было такого случая!

— Таким, как ты, ничего не докажешь! Ты ведь не веришь никому, — сказал Ильяс. — Себе хоть веришь, а? Если обо мне правду знать хочешь, скажу. Я не сразу отца своего раскусил. Так же, как ты. А когда понял, что он за птица, сразу ушел от него. Ну, а после твоих оскорблений там, в буфете, я с тобой подраться хотел. Просто случайно этого не получилось.

— Твой отец всем карты перепутал, я тебе об этом и писал, — примирительно сказал Мовсар.

— Мой отец — не ангел. Это верно. Но твоя голова где была? Почему с людьми не советовался? С тем же дядей Мурдалом? С Нухой?

— Ладно, хватит…

— Нет, Мовсар, раскаяться никогда не поздно. Я бы с тобой, может быть, и говорить не стал, если бы не Элиса. Ты знаешь, она замуж хочет только за Изновра…

— Ну и пусть идет за кого хочет. Мне что? Я сватом должен быть, что ли?

— Успокойся, Мовсар. Ты опять такой, как тогда. Я не Изновр, со мной драться тебе ни к чему.

— Если надо будет, и с тобой подерусь! — прищурился Мовсар.

Споря, Мовсар и Ильяс не заметили, как подошли к дому Мовсара. Только кашель Нухи, доносившийся со двора, напомнил им об этом.

Мовсар похолодел, подумав о том, что Нуха мог слышать часть их разговора.

— Эй, Нуха, ты давно здесь? — спросил он.

— Нет, только что вышел, — ответил Нуха.

* * *

В парке, на берегу реки Сунжи, облюбовали Элиса и ее подруги живописный уголок.

Им нравилось заниматься, взобравшись на дерево и уютно устроившись среди густых ветвей, так, чтобы в короткие минуты отдыха можно было обозревать всю — до самого горизонта — живописную окрестность. В таком созерцании был свой смысл: отдыхала душа, спокойно и ровно билось сердце, прояснялся мозг, а глаза, переутомленные и покрасневшие студенческие глаза, восстанавливали юношескую свою зоркость. И места на тополиной галерке стали излюбленными.

Кончился первый семестр. Началась экзаменационная сессия. Первым был объявлен в расписании экзамен по русской литературе девятнадцатого века.

Элиса сидела на толстой ветке рядом со своей подругой Рехой.

— Эй, Элиса! — неожиданно воскликнула Реха. — Смотри, кто идет!

Висхан… Это был он.

— Твое сердце дает ему позывные, — улыбнулась Реха. — Иначе как бы он узнал, что ты именно здесь? Или, может быть, ты назначила ему свидание с нами всеми? На себя не надеешься?

— Нет, вы посмотрите, посмотрите на нее! — зашумели подруги. — Губы задрожали, глаза запрыгали! Вот что такое любовь! Шила в мешке не утаишь, луч солнца в карман не спрячешь!

— Привет, девочки! — еще издали крикнул Висхан.

— Привет, Висхан! Айда к нам и чувствуй себя как дома! Только скажи, как ты нас нашел?

— Вы всегда здесь, — засмеялся Висхан.

— В таком случае скажи, зачем пришел.

Девушки вели шутливый разговор с Висханом, словно не замечая Элисы. Она молчала.

— К кому пожаловал? Говори честно. А то мы не знаем, кому с тобой разговаривать.

— Знаете, — отвечал Висхан, глядя на Элису.

— Тогда нам выкуп!

— Получайте! — и Висхан протянул девушкам кулек с конфетами.

— Шоколадные? Пойдет! — девушки принялись разворачивать фольгу.

Вращаясь, словно маленькие пропеллеры, падали на землю осенние листья. Элиса поймала один из них, понюхала, положила в книгу. Она молчала потому, что думала все о том же: не знает, ничего не знает о ней Висхан, а если узнает, перестанет улыбаться, перестанет приходить… Сердце заколотилось в груди. Тревожно, гулко.

О, сердце, сердце! Не будь жестоким. Дай хоть каплю надежды. Неужели тебе не жалко Элису? Разве она виновата?..

— Эй, Висхан! Показать тебе твой портрет? — и Кайпа, выхватив у Элисы ее книжку, раскрыла его и протянула парню. — Вон там, на титульном листе!

— Кто же это рисовал? Неужели ты, Элиса?

— Почему «неужели»? Ты знаешь, что я — знаменитая художница.

Висхан смотрел на нее влюбленными глазами. Смотрел снизу, с земли, как смотрят в небо, когда видят на нем сверкающую звезду.

Сердце любой девушки запрыгало бы от счастья под таким вот взглядом любимого.

Сердце Элисы сжалось от боли.

Так было каждый раз, когда она видела его. Она не знала, радоваться ей или печалиться. Ведь между нею и Висханом стояла стена, высокая и страшная. И преодолеть ее пока не удалось. И неизвестно, удастся ли вообще.

* * *

Мороз приятно пощипывал щеки. В синеве неба плыли шелковистые клочья белых облаков. Деревья обросли за ночь серебряной бахромой, а на окнах появились неповторимо-своеобразные пейзажи с причудливо-сказочными горами и озерами, пальмами, соснами и ивами. Над крышами домов, стоявших на восточном краю города, летали, простуженно каркая, черные вороны. Ожесточенно, словно пытаясь согреться, хлопали они своими огромными крыльями.

Элиса встала рано и увидела последние звезды. Они меркли и угасали у нее на глазах.

Распахнув форточку, она с наслаждением вдыхала чистый морозный воздух и, сцепив пальцы обеих рук, выворачивала ладони от себя, словно желая прогнать еще не оставивший ее сон.

Она ощущала легкость и силу.

Тяжкие сновидения отпрянули, и в непонятном полузабытьи радовалась сейчас Элиса щедрой красоте зимнего утра, которое будто бы приветствовало ее и желало ей добра и счастья.

Девушка готова была лететь в морозную высь.

Шлепанье босых ее ног по полу разбудило подруг.

— Смотрите, смотрите!.. — воскликнула она, и девушки молча прильнули к окну так же, как она, пораженные несказанной прелестью, великолепием