Не смотри назад - Джо Спейн

– Что «пожалуйста»? – говорит она. – Ты сказал, что понимаешь, как я себя чувствую после отношений с Кевином, что не будешь меня торопить. Я сочла, что нам лучше расстаться, но ты не желаешь уважать мое решение.

– Уважаю! Я просто не понимаю причины.

– Нет, не уважаешь. Приходишь, звонишь, без конца забрасываешь меня сообщениями. Это не похоже на уважение и принятие. Мне не нужно, чтобы ты понимал причину. Я просто прошу тебя держаться от меня подальше.

– Ты не обязана давать мне никаких объяснений, но я прошу об этом. Роуз, я понимаю, что ты не готова сближаться, и стараюсь не давить на тебя. Я же чувствую, что все изменилось после того, как мы переспали. Давай вернемся на шаг назад. Тебе не обязательно заниматься со мной любовью. Но разве мы не можем хотя бы дружить?

Роуз хочется заорать от безысходности. Ну почему он не сдается?

– Нет, – говорит она, решительно качая головой, – не можем. Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое. Это для твоего же блага.

Люк меняется в лице. Его выражение становится жестче. Он злится на нее, но пытается не подавать виду.

– Тут не тебе судить, – возражает он. – Откуда тебе знать, что для меня лучше? Признайся, Роуз: единственная причина, по которой мы не можем остаться друзьями, заключается в том, что ты сама не веришь в дружбу между нами. Потому что влюблена в меня. И хотя ты до чертиков этим напугана, я боюсь потерять тебя еще больше.

Роуз разглядывает мокрую землю. Даже посреди мучительного диалога ей вдруг приходит в голову, что любой, глядя на их пару под дождем – мужчина уверяет спутницу в вечной любви, а она сопротивляется, – может подумать: «Как романтично!»

Не зная, насколько окончательно и бесповоротно потеряна для романтики женщина, участвующая в этой сцене.

– Ты меня едва знаешь, – говорит она. – Мы знакомы всего четыре месяца, Люк.

– И я никогда ни к кому не испытывал того, что чувствую к тебе.

Роуз качает головой, но протест слишком слаб.

– Ты можешь это отрицать, можешь оттолкнуть меня, но мои чувства не изменятся. Ты всегда будешь для меня единственной, Роуз. Я понял это в ту же секунду, когда увидел тебя в баре в тот вечер, когда мы заговорили. Я готов развернуться и уйти, если ты прямо скажешь, что у нас никогда ничего не получится, ни сейчас, ни в будущем. Но если есть хоть малейшая надежда, что однажды ты почувствуешь себя достаточно комфортно, чтобы завязать близкие отношения, то, пожалуйста, пожалуйста, позволь мне войти, и мы все обсудим. Даже если это означает, что нужно сделать перерыв в отношениях или они несколько охладеют. Я готов на все что угодно. Роуз, скажи что‑нибудь.

Она не в силах поднять на него взгляд.

Так будет лучше.

Даже если она его разочаровывает.

Роуз качает головой.

Она не хочет смотреть ему в глаза, но заставляет себя. И снова отрицательно мотает головой.

Люк выглядит полностью убитым горем. Он внимательно смотрит ей в лицо, видит, что ничего не изменилось, и пожимает плечами. У него вид человека, который сделал все, что мог.

Повесив голову, он разворачивается и начинает уходить, сгорбившись, понурив плечи. Роуз знает, что он плачет.

Она провожает его взглядом, и сердце у нее разрывается.

Нельзя его окликать.

Не стоит.

И она не будет.

Ведь в итоге она только причинит ему боль.

Но боже, как она его любит! Любит всем сердцем.

Вопреки тому, кто он и кто она.

– Люк, – зовет она.

Когда он поворачивается и смотрит на нее грустными и в то же время полными надежды глазами, Роуз осознает, что остается только один путь развития событий.

И все же ничего не может с собой поделать.

Остров Святой Терезы

Медицинское учреждение, в котором находится Роуз Миллер, напоминает роскошный спа-салон в Лондоне, куда Микки ходила с подругой, одержимой отсутствием волос на теле. Обычно, пока Микки баловала себя шведским массажем, ее подруга удаляла волосы воском везде, где можно и нельзя. Микки никогда этого не понимала. У взрослых женщин на теле растут волосы, пыталась убедить она подругу. Когда они вместе покидали салон, Микки чувствовала себя расслабленной и помолодевшей, а подруга – страдающей от зуда в нежных местах девочкой с открытки для педофилов.

Массаж ей сейчас не повредил бы, думает Микки, проходя вдоль чистого белого коридора, где каждый второй подоконник украшен вазами с тропическими лилиями.

Она обеспокоена.

Но не так сильно, как Люк. Он все еще пытается переварить информацию, что убитый не был Кевином Дэвидсоном.

Она останавливается у палаты люкс с названием «Орхидея».

На самом деле это обычная палата, но Микки полагает, что администрация пытается оправдать цену, сообщая, что лежать вы будете в люксе.

Роуз сидит на кровати, лицом к окну. У нее светлые волосы, длинные и густые. Она одета в белый льняной брючный костюм и кажется почти прозрачной в мареве солнечного света. Роуз поворачивает голову, и у Микки перехватывает дыхание. Жена Люка выглядит как загнанное животное, и Микки точно знает, что это не результат двух последних дней. Один взгляд на эту женщину вызывает острое желание о ней позаботиться. Она, конечно, потрясающе красива. Но несомненно, что ее привлекательность для многих мужчин обусловлена именно хрупкостью и виктимностью.

– Роуз, – говорит Микки, – я…

– Я знаю, кто ты, – перебивает Роуз. – Видела на фотографиях. – Нахмурившись, она спрашивает: – Что с тобой?

Она разглядывает синяки.

Микки хочется засмеяться от нелепости положения. Женщина, которую держат на успокоительных с момента стрельбы, интересуется здоровьем Микки.

– Ничего страшного, – отвечает она, – попала в аварию, но уже все хорошо.

– Вот как, – говорит Роуз. – Ну тогда ладно.

Голос у нее хриплый спросонья, речь заторможенная. Инспектор Аллейн сказал, что ей отменили сильные средства, но Микки кажется, что успокоительные все же оставили.

Она заходит в палату и садится на стул возле кровати.

– Я только что навещала Люка.

– Как он? – поморщившись, спрашивает Роуз.

– Нормально. Но все еще в шоке. Особенно теперь…

Глаза Роуз наполняются слезами.

– Я пыталась его предупредить! Когда я поняла, то крикнула Люку, чтобы он не стрелял.

– То есть, – осторожно выясняет Микки, – ты знала, что это не Кевин.

– Я не сразу поняла. Только когда он отошел от окна, и на лицо упал лунный свет. В ту ночь мне было очень страшно, я вся издергалась, и когда увидела, как кто‑то проник в комнату, то автоматически предположила, что это Кевин.