Посох двуликого Януса - Александра Маринина

определяется не только служебным положением или личным авторитетом, но и куда более материальными факторами. Все это понимают. Отец – чистая душа, незамутненная соображениями об интригах, всю жизнь занимался педиатрией, лечил детишек. Разве он может представить, сколько у его сына врагов и недоброжелателей?

Марфа задумчиво смотрела вдаль, на море, которое под облачным небом переливалось оттенками нежно-серого и зелено-голубого. Тимофей терпеливо ждал, когда мать заговорит. Он уже озвучил свое предложение, пусть теперь она выскажет свое мнение.

– Да, Тим, пожалуй, я соглашусь с тобой. Если время смерти моего деда указано неверно, то нет смысла искать в этом направлении. Глупо тыкать пальцем в небо и надеяться попасть в нужную точку. Стражалковский что-то напутал в своей книге, и мы с тобой не можем это исправить. Надо попытаться попасть на то время, когда приехала полиция. В книге есть указание на точное время?

– Там есть цитаты из протокола осмотра места происшествия, время проставлено. Но, возможно, Стражалковский и тут ошибся. Ни в чем нельзя быть уверенным. Единожды ошибся – можешь и в другой раз налажать. Но других вариантов я пока не вижу. А ты?

– Я тоже не вижу. Осмотр, насколько мне известно, длился долго, там присутствовало много народу: следователь, оперативники, криминалист, судебный медик, понятые, еще кто-нибудь. Понятые обычно из числа соседей по дому, они могли что-то знать о Пашутине. И все между собой разговаривали. Возможно, из этих разговоров мы сможем что-то понять.

– Согласен. Теперь нужно тщательно продумать, что сказать Егору.

– Это, мой дорогой, твоя поляна. – Марфа поднялась, подошла к краю террасы и остановилась, опершись на перила. – Я с Егором не знакома, тебе лучше знать, как с ним разговаривать. Когда полетишь назад?

– В двадцать два десять, удачно ухватил последнее место.

– Сколько человек в атике?

– Десять, включая меня. Вышло недорого. В пятиместном было бы куда дороже.

– Ой, Тим, тебе ли экономить, – насмешливо протянула мать. – Ты вполне мог бы содержать собственный самолетик, а не летать в атиках с неизвестно какими попутчиками.

Тимофей усмехнулся: а как же тщеславие, борьбу с которым его мать проповедует всю жизнь? Нет, поистине женщины – существа загадочные и понять их никому не дано.

– Зачем мне собственный самолет, мам? В командировки я летаю на служебных, а поездки по личным делам у меня бывают не так часто. При моем режиме содержать самолет намного дороже, чем пользоваться атиками.

– Да, конечно, – рассеянно кивнула Марфа.

Кажется, она даже не слышала его ответ, переключившись мыслями на что-то другое.

– Схожу поплаваю, – сказал Тимофей, вставая.

– Да, конечно, – повторила она, по-прежнему глядя не на сына, а на море.

– Ма-ам! – настойчиво окликнул Муратов.

– Да?

– Что-то не так?

– Подойди сюда, – позвала Марфа.

Он послушно подошел, встал рядом. В отличие от матери, он не мог часами смотреть на бескрайнее море, ему быстро становилось скучно.

– Посмотри вон туда, – Марфа указала рукой. – Видишь, метрах в двадцати от берега болтается дощечка?

– Вижу, и что? Обыкновенная доска.

– Именно что обыкновенная. Просто дощечка, ни к чему не привязана, якоря у нее нет. А она стоит примерно в одном и том же месте, ее и в море не уносит, и к берегу не прибивает. Как думаешь, почему?

Муратов расхохотался.

– Ну ты даешь! Ты же в школе была отличницей, а таких элементарных законов физики не понимаешь!

Он собрался было пуститься в объяснения насчет разнонаправленных сил течения, но остановился.

– Ты хочешь сказать…

– Именно это я и хочу сказать. Слишком долго в Комитете возятся с одним пустяковым разрешением, несмотря на силы, которые мы с тобой задействовали. Кто-то играет против нас. Поэтому дело стоит без движения.

– Но кто? – удивился Муратов.

Ему самому эта мысль казалась сомнительной. Кому нужен Егор Стражалковский с его интересом к книге отца? Однако получалось, что кому-то нужен. Кому-то этот интерес очень сильно мешает.

– Вот и подумай кто, – ответила Марфа. – Ты стоишь ближе к событиям, тебе виднее. Я всего лишь тихая пенсионерка, скромно живущая в домике у моря.

Она прижалась к сыну, поцеловала его в щеку, потрепала по волосам.

– Сходи поплавай, море сегодня чудесное. Ужин в семь, не опаздывай. Что тебе заказать, ребрышки или шейку?

– Ребрышки, – попросил Тимофей. – Только не из того дурацкого заведения, которое рядом с пирсом, ладно? У них повар совсем не умеет готовить баранину. Закажи из «Белой акации», там кухня лучше.

Он попытался вспомнить, куда засунул свои плавки, когда был здесь в последний раз два месяца назад. Показалось, что вспомнил, но в том месте их не оказалось, плавки нашлись совсем в другом шкафу. «Теряю внимательность, – с неудовольствием подумал Муратов. – Эти чертовы пашутинские деньги заняли все свободное место у меня в голове». Быстро переоделся, прихватил большое полотенце и спустился к морю.

Вода теплая, прогрелась за три месяца жаркого южного лета. Точными сильными гребками он рассекал небольшие волны, поворачивал голову на выдохе и больше ни о чем не думал. Нужно отвлечься, дать мыслям успокоиться, а подумать он успеет и во время полета, времени хватит. Бронируя билет, он посмотрел информацию о рейсе: из девяти пассажиров четверо летели прямо в столицу, остальные пятеро заказывали посадки в разных городах вдоль маршрута, предполагаемое время полета до конечного пункта с учетом посадок, остановок и взлетов – три часа десять минут. Вполне достаточно, чтобы мысленно проработать завтрашний разговор с Егором. А что до всего остального, то решение Тимофей Муратов принял уже давно: если история с деньгами прадеда будет выглядеть хоть на йоту сомнительно, он немедленно оставит государственную службу. Когда начнется кампания по выявлению «грязных» денег, связанных с коррупцией, до Муратова никому не будет никакого дела. Все его нынешние враги о нем позабудут.

И друзья, скорее всего, тоже. Но Муратова это заботило меньше всего.

* * *

Историк Александр Олегович назначил Наяне встречу в девять вечера. Она надеялась, что удастся поговорить с ним пораньше: согласно расписанию, у этого студента обязательные мероприятия заканчивались в шесть часов, но Александр Олегович сказал, что будет работать с коллегой и освободится только к девяти.

Без трех минут девять Наяна стояла перед дверью его комнаты и ждала. Александр Олегович помешан на пунктуальности, опоздание даже на минуту вызывало у него неудовольствие, а если Наяна приходила чуть раньше, на лице старика появлялось выражение надменного удивления, которое при переводе в вербальную форму означало: «Что вы тут забыли?»

Из-за двери доносились голоса, историк и его гость о чем-то сердито спорили, несколько раз Наяне показалось, что она услышала слова «двуликий Янус», но поскольку она не знала, кто