Портрет - Сюзан Обри

– Вы меня едва знаете…

– Писать чей-нибудь портрет означает уловить его сущность до мельчайшей частицы. Принужденная улыбка, наигранный взгляд – все сразу видно. Вы несчастливы, и вам не удается это скрывать.

– Вы ничего с этим сделать не можете. Лучше вам уйти.

– Поедемте со мной. Сейчас же, пока не вернулся ваш муж!

– Вы забыли, что у меня есть ребенок.

– Я обожаю детей.

– Если я брошу семейный очаг, муж отберет у меня сына. Я спрашивала у адвоката, ничего не сказав Шарлю. У меня нет никаких прав.

Хлопнула дверь, потом послышались шаги. Вот появился и сам Шарль. На его лице висело выражение из самых скверных. Жанна попыталась изобразить слабую улыбку. Лживую улыбку. Чтобы защититься. И защитить своего ребенка.

– Шарль! Мсье Готье закончил портрет, – сказала она с преувеличенной веселостью. – Иди посмотри.

Он подошел к жене и портретисту, черты лица застыли в неприязненной маске.

– Ах вот что! Надеюсь, наш воскресный живописец преуспел в исполнении заказа, который я ему сделал! – заявил он издевательским тоном.

Он осмотрел холст с видом энтомолога, разглядывающего редкий экземпляр.

– Вид у Жанны такой, что краше в гроб кладут, но уж раз она такая и ходит изо дня в день, то это реалистичный портрет.

Он обратился к молодому человеку:

– Пришлите мне номер вашего счета.

Он махнул ему рукой, точно поймал муху. Венсан Готье раскрыл было рот, но Жанна опустила глаза, давая понять, что любой его жест или слово повредит ему, а не поможет ей.

– Очень хорошо, мсье Левассёр, – прошептал он.

– Доктор Левассёр.

– За своими материалами я заеду потом.

– Не заботьтесь об этом, я прикажу своему шоферу привезти их вам.

С сожалением художник вышел из комнаты. Жанна сознавала, что с его уходом улетучилась всякая надежда на свободу. Она услышала, как распахнулась и снова затворилась входная дверь. Молодой художник подарил ей немного нежности. Но она чувствовала, что больше никогда не увидит его.

– Я принял решение насчет твоей сестры.

Голос мужа прозвучал так леденяще, словно железная рука сжала ей затылок.

– Я больше не хочу, чтобы ты ее навещала.

Словно стервятник разорвал ей грудь.

– По какой причине?

– Для тебя в этом много печали из ничего. Она никогда не выздоровеет. Зачем тебе себя мучить?

– Ты не можешь запретить мне видеться с ней.

– Я твой муж, у меня на тебя все права.

В мятежном порыве Жанна замахнулась на него кочергой. Шарль оскалил зубы.

– Давай-давай, ударь меня. Чего ждешь-то? Если я умру, ты пойдешь в тюрьму. Что тогда случится с нашим сыном?

Она медленно опустила плечи. Тристан – вот кто мешал ей убить Шарля, а самой покинуть этот дом или наконец потребовать развода, сломя голову бежать от этого человека, который, однако, в глазах светского общества был блестящим медиком и хорошим мужем.

– Только попробуй хоть в чем-то обвинить меня – я тебя запру, как твою сестру.

* * *

Доктор Харви щупал у пациентки пульс. За несколько часов до этого сестра Ивонна, обнаружив Изабель Валькур лежащей в обмороке, всполошила его, и он, сразу прибежав в ее палату, распорядился немедленно перенести ее в больничный блок. Несчастная по-прежнему была в бессознательном состоянии. Что ж такое могло произойти, чтобы она так внезапно лишилась чувств? Сестра Ивонна сообщила ему, что у больной был посетитель.

Вот у женщины дрогнули ресницы. Потом она медленно открыла глаза.

– Мадемуазель Валькур! Как вы себя чувствуете? Вы можете говорить?

Было видно, что она не узнает его.

– Можете сказать мне, как вас зовут? Какой сегодня день?

Взгляд пациентки остекленел. Она открывала рот, но смогла издать лишь несколько невнятных звуков.

Часть четвертая

Мсье Ахилл

LV

Ахилл нервными движениями до блеска натирал платком лобовое стекло «бьюика». Его весьма озадачивало ненасытное любопытство мадемуазель Клеманс. Не то чтобы новая гувернантка не делала свое дело – скорее, наоборот: мсье Тристан быстро к ней привязался и выглядит куда лучше с тех пор, как она приступила к исполнению своих обязанностей его воспитательницы, но от нее нужно любой ценой скрыть правду. В этом он торжественно поклялся мсье и мадам Валькур. Даже их смерть не освобождала его от слова чести.

Чувствуя на себе подозрительный взгляд кладбищенского сторожа, он снова сунул платок в карман, всматриваясь в аллею, по которой полчаса назад ушла мадемуазель Клеманс. Он не мог понять, что она там так долго делает. Эта молодая особа слишком себе на уме.

Он с облегчением вздохнул, заметив ее тоненький силуэт, наконец показавшийся меж двух надгробий.

– Мамзель Клеманс! Ну вы уж злоупотребили временем-то! Я начинал беспокоиться.

Она изобразила задумчивое лицо.

– Я не встретила там ни одного привидения, если вы об этом. Зато есть вещи постраннее.

В его взгляде сквозило непонимание. Она продолжала:

– Имени Изабель Валькур нет на могильном камне ее родителей. Есть только мсье и мадам Валькур, и есть Жанна Левассёр, а вот ее нет.

На висках мсье Ахилла выступили капли пота, и он стер их тем же самым платком, которым только что надраивал лобовое стекло.

– Действительно странно…

– А вот вы утверждали, что Изабель Валькур умерла от осложнений менингита в тысяча девятьсот тринадцатом году, – возразила Клеманс.

– Наверняка этому есть объяснение, – ответил он, промокая лоб.

– Да? И какое же? Ее имени нет в списке погребенных на кладбище, оно не выбито на могильном камне… Все это может говорить только об одном: Изабель Валькур еще жива!

Слуга осенил себя крестным знамением.

– Не говорите глупостей, мамзель Клеманс. Это приносит несчастье.

Она заметила, что у него дрожат руки.

– Вы что-то знаете. Вы должны сказать мне правду! Скончалась ли Изабель в девятнадцатилетнем возрасте от последствий менингита, да или нет?

– Я уже говорил вам, – пробормотал он, – когда она умерла, я был на Гаити.

– Если она не умерла, то что с ней случилось? Где она?

Круглое и добродушное лицо водителя помрачнело.

– Мадемуазель Клеманс, оставьте прошлое в покое, или оно настигнет вас и сожрет.

Подойдя к «бьюику», он распахнул перед ней дверцу пассажирского сиденья. Прежде чем сесть в машину, Клеманс спросила:

– Вы знаете, где крестили Изабель Валькур?

– В церкви Сен-Виатор, в Утремоне.

– Не соблаговолите ли отвезти меня туда?

Он смиренно вздохнул. Эта юная особа не выпустит из рук клубок, пока весь его не распутает.

* * *

Каменная церковь с двумя башнями неоготического стиля, в каждой по арке, возвышалась на проспекте Блумфилд, на углу Лаврового бульвара.

– Постараюсь