Эпицентр - Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Нора погладила его по небритой щеке.

— Давай уедем, Вилли, — прошептала она. — Давай уедем.

— Я не могу, — вздохнул Гесслиц. — Меня попросту не отпустят.

Зажатым в кулаке платком Нора промокнула глаза.

— Как ты думаешь, почему вон те воробьи не улетают из Берлина? — спросила она. — Ведь здесь плохо, такие налеты, грохот, пожары. А они не улетают. Прыгают себе, чирикают. Верно, не помнят. Прячутся где-нибудь, а потом всё забывают. Как хорошо, Вилли, забывать. Научи меня. Каждый день заново. Нет ни вчера, ни завтра. Нет беды, нет смерти. Как научиться забывать? Знать только то, что сейчас. Какой покой — знать только то, что сейчас. Если я уеду одна, то и дня не вытяну. Нет, придется тебе меня потерпеть. еще немного.

— Что ты, старушка? — пробормотал Гесслиц. — Что ты?

Москва, 13 июля

Уже шестой раз за год, едва не ругаясь вслух, ехал Курчатов на противоположный конец Москвы, практически за город, к невзрачному зданию без вывески, расположенному между Окружной железной дорогой и Парком имени Сталина, в котором разместилось головное предприятие по выпуску графитовых изделий «Московский электродный завод». Отсюда, как и с других заводов, производивших графитовые электроды для электрохимической промышленности, по распоряжению министра цветной металлургии Лома-ко, в Лабораторию № 2 поставлялись большие объемы графита, необходимого для запуска уранового котла. Об истинном назначении этих поставок директора не догадывались и воспринимали их как обузу на и без того перегретом производстве. А Курчатов, по соображениям секретности, не мог им ничего объяснить. Для убедительности был даже запущен слух, будто графит нужен для изготовления алмазов.

Между тем почти неразрешимой проблемой для курчатовцев являлась степень чистоты поставляемого материала, который рассматривался в качестве замедлителя скорости быстрых нейтронов при распространении цепной реакции в делящемся изотопе. Графит должен был быть не просто чистым, а сверхчистым — примесей допускалось менее миллионных долей. Этого производственники понять уже никак не могли и за глаза считали подобные требования блажью академических умников.

Разумеется, Курчатов мог вызвать к себе директора «Графитэла», полномочий хватало, и тот бы приехал, но для него важны были неформальные отношения с людьми, от которых зависело качество нужных ему работ. Потому он сам мотался по производствам, чтобы лично просить и лично ругаться, памятуя о вечном принципе российского бытия: с разгильдяйством надо уметь жить — исправить его невозможно.

Директора на месте не оказалось, срочно вызвали в наркомат. Его зам — маленький, круглый, с седым пухом на голове — встретил Курчатова хмуро. Фамилия его была Сегель. Он протянул для приветствия

левую руку, поскольку вместо правой из рукава торчал протез в черной перчатке.

— Изнемогаем, товагищ Ку-угчатов, изнемогаем, — предсказуемо жаловался Сегель, который заметно картавил, к тому же еще и заикался. — Военный заказ пгевышает наши возможности. А не выполнишь — т-тгибунал. Мы же вам и так от-отггу-жаем ггафит в пгомышленных, можно сказать, масштабах.

— Да нам чистый нужен, — устало настаивал Курчатов. — Совсем чистый, Яков Самуилович. То есть без при-ме-сей. Совсем без примесей, понимаете вы?

— Понимаю. Но чтоб без п-пгимесей, чистый, такой, как вы хотите, товагищ Ку-угчатов, то нам только им и заниматься. А фгонт пускай подождет, пока ученые свой экспегимент закончат. Так, что ли? Будь моя воля, я бы и этого вам не давал. Но нагком Ломако га-гаспогядился, значит, видать, надо. Что можем, то и делаем, так вот.

— Нет, не так, товарищ Сегель. Не так. — Курчатов сделал над собой усилие, чтобы не повысить голос. — Эксперименты наши, как вы выразились, мы будем продолжать, хотите вы того или не хотите. И воевать с вами я больше не стану, времени нет. Под суд ведь пойдете.

— Под суд? Это ничего, это можно. У меня два сына на фгонте, Миша и Яша. Миша летчик, а Яша в пехоте. Мишу убило под Витебском, а Яшу в госпитале уж полгода по кусочкам со-собигают. Вы меня стгашно на-напугали. Это то же, что па-покойнику уггожать виселицей.

— Да не угрожаю я вам, — сердито отмахнулся Курчатов. — Хочу, чтобы вы прониклись, осознали важность, так сказать, нашего заказа. Вы же всё понимаете и знаете сами, Яков Самуилович. Ваши же инженеры Зайцев и Банников разработали метод промышленного получения ультрачистого графита. И что?

— Газгаботали, да. На кулегах. А технически, сколько нам надо сил сюда пегебгосить? За-замешать смесь с хлогом, наггеть — да так, чтоб п-пгимеси с хлогом улетучились, да чтоб на десятки тонн пгодук-ции. Тут целый па-пгоизводственный цикл создавать надо! А фгонту чего? Ггафит, он же везде нужен: и в бгонетанковой сфеге, и в мотогостгоении, и как смазочный матегиал, и для взгывчатки. С этим-то что делать бу-будем?

— Что и делали, Яков Самуилович, что и делали. И плюс еще и сверхчистый производить станем. Это приказ. Не мой приказ. Не Наркомцветмета. И даже не Верховного. Жизнь приказывает. Такое вот тупое, свинцовое «или — или». Или — мы победим, или — нас победят. Как в сорок первом, дорогой мой.

— Хогошо, па-попгобуем, — недовольно проворчал Сегель и почесал протезом нос. — Отггузим вам ггузовик чегез неделю. Посмотрите, подойдет ли?

— Нет, три дня, — отрезал Курчатов. — Все равно нам его вручную перебирать.

— Тги дня и тги ночи, выходит. Как в сказке про Ивана-дугака. И кто здесь дугак? — кисло пошутил Сегель и, приуныв, добавил: — Военный за-заказ вы нам не отмените.

— Не отменим.

— Вот именно. Ка-абы еще от товагища Вознесенского, а еще лу-учше от Молотова указание, бумажечку с подписью, да пожестче. В дополнение к

«или — или».

Серая «эмка» Курчатова неслась на Октябрьское Поле, где располагалась Лаборатория № 2. По пути, в районе Таганки, он подхватил товарища по учебе в Крымском университете Сашу Крупова, которого переманил к себе в команду из химпрома. «Чего приуныл, Игорь?» — спросил Крупов. Курчатов усмехнулся: «В прошлой жизни я был мечтателем, это с меня Достоевский писал «Белые ночи», но в будущей — постараюсь стать волком вот с такими железными зубищами». Крупов похлопал его по плечу: «Овечья шкура тебе к лицу, но сбрось ее, она давно прохудилась». Курчатов рассмеялся: «Кто научил тебя льстить, Саша?»

Машина свернула на Пушкинскую улицу, поскольку проезд на улицу Горького был перекрыт военной техникой.

— Немцы лупят по Лондону беспилотными снарядами Фау, — хмуро сказал Курчатов, — а мы не можем наладить жесткое администрирование сверху.

— Но Молотов.

— У Молотова слишком много других забот, важных и неотложных, — со скрытым раздражением отмахнулся Курчатов. — А нам надо немедленно, сию секунду, без лишних объяснений и просьб. Вот где разрыв в цепи.