Тринадцать лет тишины - Нина Лорен

золы в темные угольные, улицы, по которым я проезжаю, делаются все грязнее. Стены в цветных плевках граффити, всюду мусор, – но все не настолько плохо, как мне помнится. В городе за последний десяток лет власти провернули сильно раздутую прессой «урбанистическую реновацию», по выражению белых парней из новостных выпусков. Между многоэтажками социальных квартир и запущенными, разбитыми частными домами повырастали, как грибы из кирпича и стекла, глянцевые коробки кондоминиумов. Самое время покупать, этот район ждет бум. Отличное предложение для перспективных молодых специалистов.

А прежде район был отличным предложением для «перспективной молодой наркоманки». Моя мама, Вэлери Сантос, определенно заслуживала так называться.

Когда вокруг начинают мелькать знакомые пейзажи, кончики моих пальцев оживают беспокойным покалыванием статики. В поле зрения попадает продуктовая лавка на углу, где я тырила шоколадки, когда мне было восемь-девять лет: магазинчик на месте и все еще торгует, в его витрине красуется все тот же выведенный толстым маркером плакат. Ну, то есть не тот же самый, но точно так же исполненный от руки: «сигареты – вино – пиво – лотерейные билеты». Когда Вэлери самой бывало не до покупок, она посылала меня сюда за арахисовым маслом, пакетами молока и пухлыми, похожими на мотки ваты хлебными буханками в целлофане. Спустя немного времени парень за прилавком начал меня узнавать и даже отпускал сигареты: «Исключительно для Вэл, юная леди». Я помню, как чертовски гордилась собой, когда украдкой выкуривала сигаретку-другую, будучи уверена: мать даже не заметит, что пачку открывали. Все это не казалось чем‑то выходящим из ряда вон. Немногие другие дети, с кем я тогда водилась, жили и вели себя в точности так же.

Объезжая вокруг своего квартала и с ужасом дожидаясь момента, когда мой старый дом покажется в поле зрения, я погружаюсь в раздумья. Кончики моих пальцев выбивают нервную дробь на рулевом колесе. Я ни черта не помню о том конкретном дне, когда меня похитили, – это я повторяла миллион раз, всем и каждому. Но теперь, после всего случившегося, в мою голову закрадываются мысли, которые вряд ли бы одобрила доктор Роуленд. Я отчетливо помню ее слова и достаточно много прочла в Сети о вызванной травмой селективной амнезии. От чего именно мой разум пытается меня защитить? Что в моем похищении было настолько ужасным и травмирующим, что я предпочла начисто забыть о нем, хотя следующие три года помню абсолютно ясно – каждую неделю, каждый день и минуту?

Где‑то на краешке сознания настойчиво зудит вероятный ответ: я вполне могла сесть в машину к похитителю по собственной воле. Не так уж много нужно, чтобы подманить девчонку вроде той, какой я была тогда. Ему даже не пришлось бы обещать мне звезд с неба, жизни с Вэл я могла предпочесть любые перемены. Пойти с ним ради шоколадного батончика, ради пачки жвачки.

Прежде чем я успеваю сообразить, что делаю, моя нога бьет по тормозам. На мое счастье, улица полупуста. Голова ныряет вперед – не настолько, чтобы пострадать от удара, и все же пристегнуться мне, вероятно, стоило. Я сворачиваю к обочине, упираюсь лбом в руль и сосредотачиваюсь на дыхании, пережидая приступ паники. «Я запрещаю тебе так думать, – сказала бы доктор Роуленд. – Ты не виновата в том, что он с тобой сделал. И вообще ни в чем. Ты была невинна».

Ей явно не доводилось пересекаться с детишками из моего района.

Уверившись, что мне не грозит перенасытить легкие кислородом, я оставляю машину там, где та встала, и держу путь назад, к магазинчику. Поколебавшись, открываю дверь. Дисгармоничное, как звон разбитого стекла, звяканье колокольчика над головой пробуждает яркие воспоминания, своим весом сотрясающие мой позвоночный столб.

За прилавком уже другой парень, не тот, что прежде. Ну конечно. Неужели я ожидала, чтобы все здесь осталось таким, как мне помнится, будто в капсуле времени, несущей стремное послание из прошлого? Когда я прохожу по единственному проходу между полками, продавец провожает меня косым взглядом. Опасается воришек. Чтобы успокоить его, я покупаю пачку сигарет, пусть у меня и осталось еще немного в прежней.

Продавец сгребает с прилавка мою горсть мелочи и окидывает меня мимолетным, но цепким взглядом.

– Эй, чика, – окликает он, когда я уже стою у двери, готовясь к новой порции дребезга, – я могу тебя откуда‑то знать?

– Нет, – не оборачиваясь, поспешно отвечаю я. – Тут я проездом.

– Точно‑точно, я где‑то тебя уже видел… – не унимается продавец. Мой блуждающий взгляд падает на журнальную стойку под прилавком. Громадные черные буквы вопят с заголовка: «Драма удочерения Шоу – ответ на шокирующее исчезновение?»

Воздух врывается в мои легкие, обжигая их. Под печальный звяк колокольчика я бегу прочь, хлопнув дверью.

Так держать, Лэйн. Продолжай в том же духе.

Я знаю, что таблетки нужно экономить, поэтому довольствуюсь сигаретой, но этого недостаточно. От нее только сильнее дрожь в руках, а сердце, отчаявшись, ускоряет и без того бешеный ритм.

Хорошенько усвоив урок, я натягиваю на голову капюшон свитшота. По моим мешковатым штанам и безразмерной мужской куртке из искусственной кожи, при условии скрытия волос и большей части лица, вообще нельзя сказать, что я – девушка. В подобных районах это может сыграть в мою пользу, ведь нож все еще у Шона, и сейчас я беззащитна.

Мысль о том, что меня могут покалечить или даже убить только из-за того, что Шон присвоил себе мой ножик, наполняет нутро горькой мстительностью. «О, как бы он пожалел!» – думаю я, нервно вглядываясь в тени в поисках притаившихся там обидчиков.

Дорога к моему старому дому занимает меньше времени, чем я рассчитывала. Выплывая из густеющих сумерек, он незаметно подкрадывается ко мне. Только что я просто плелась по улице, и вот – на тебе.

Особого потрясения эта встреча не вызывает, но ее нельзя и счесть за радостное возвращение домой. Даже не знаю, чего я ждала, – может, что дом окажется продан и теперь в нем живет счастливая семья? Двое деток и дорогая сердцу всякого яппи комнатная собачка? Разноцветные пластиковые горки с качелями в высокой траве нашего переднего двора размером с расстеленную пеленку? Не с моим счастьем: дом заброшен. На нашей улице это далеко не единственное жилище с наглухо заколоченными окнами, – но, похоже, пребывает он в самом запущенном состоянии. Дешевые белые доски облицовки, укрывавшие стены и фасад, местами вовсе отвалились, а остальные приобрели желтовато-серый оттенок. Забитые фанерой окна слепо на меня таращатся, напоминая о моей бедной квартирке, в которую я уже никогда не смогу вернуться.

Раньше здесь была