Тайная академия слуг - Ким Иын

Черт возьми… Среди учеников началось небольшое волнение, но стоило коменданту взмахнуть палкой, как все затихли. Сорок два ученика все как один отвели глаза, только чтобы не попасться ему под горячую руку. Сорок два ученика… Ровно столько их осталось – в других классах тоже были выбывшие.

Один из учеников из класса Тимоти вышел вперед и нерешительными шагами приблизился к Елисее.

– Черт, лучше уж закончить с этим побыстрее… – С этими словами он плюнул ей в лицо и, бросив взгляд на коменданта, вернулся на свое место. Среди учеников послышались охи.

Следующая ученица шагнула вперед, плюнула, а затем вернулась на место. За ней – еще один, и еще одна… Один за другим они подходили к Елисее, плевали ей в лицо и тут же торопились побыстрее отвернуться.

Когда первые пятнадцать человек сделали это, остальные ученики хлынули к ней толпой. Количество плевков стало увеличиваться. Некоторые, плюнув, еще и выкрикивали оскорбления.

– Грязная тварь! – крикнул кто-то, харкнув ей в лицо.

Атмосфера накалялась – как будто ученики были в коллективной эйфории от легального насилия. То, что обычно находилось под запретом, теперь было разрешено – и это вызывало у них возбуждение. Это было похоже на восторг от нарушения табу, от того, что они перешли границы дозволенного.

Неужели в человеке действительно скрыта жажда унижать, топтать и уничтожать других? Может быть, прав был Фрейд, утверждая, что люди изначально агрессивны, что агрессия – это врожденная сущность человеческой природы? Просто социальные нормы и страх потерять лицо удерживают ее от выхода наружу. Но стоит создать подходящие условия – и вот она, проявляется во всей красе…

Насколько абсурдной ни была бы ситуация, ненормальное не должно возводиться в норму. Неужели они дошли до того, что такая неприемлемая вещь теперь считается абсолютно нормальной? Если вся социальная группа считает что-то нормальным, то становится ли это действительно нормой?

Хан Соджон была поражена всем происходящим. Ведь буквально только что все они колебались, не решаясь подойти к столбу, а теперь с каменными лицами плевали в нее, и никто и не подумал даже пробормотать слова извинения. Все отворачивались от нее. Казалось, что вся группа слилась в одно целое, становясь своего рода сообщниками в преступлении. Коллективно унижая Елисею, на которую никто из них не держал зла на личном уровне, они будто избавлялись от чувства вины и внутреннего беспокойства. «Ведь все так делают – я такой не один. Ничего тут не поделать, надо так надо» – так каждый из них оправдывал свой поступок. Такова психология человека – совершив преступление сообща, люди делят ответственность за содеянное, словно пытаясь облегчить бремя совести.

Для Елисеи теперь путь к выпуску был практически закрыт, учитывая ее наказание и штрафные баллы. Получается, в классе Лэсси теперь осталось 7 человек. Пак Ёнсо умерла, девочка с ожогами явно тоже теперь не сможет продолжить учебу, а Елисея, даже если каким-то чудом выдержит до конца, уже потеряла все шансы. «Если на каждом занятии по кулинарии кто-нибудь будет получать ожоги на лице, то в итоге останусь только я. И автоматически займу первое место. Разве это не удобно – и руки марать не придется…» Так, вероятно, думала каждая из учениц класса Лэсси.

– А вам что, особое приглашение нужно?

Осталось всего пятеро. Кан Юджин и Хан Соджон из класса Лэсси, одна ученица из класса Янки, одна из класса «Без выгорания» и один – из Тимоти.

Когда комендант взглянул на них с угрожающим видом, ученики из класса Янки и Тимоти неохотно вышли и плюнули Елисее в лицо. Потом они развернулись и быстро зашагали прочь, словно пытаясь убежать от своей совести.

Теперь остались трое. «По крайней мере, хоть кто-то из нас остается в здравом уме», – подумала Хан Соджон.

– Ты хочешь быть привязанной вместо Елисеи? – стал по очереди обращаться к каждой комендант.

Девушка из класса «Без выгорания» не выдержала и начала умолять со слезами на глазах:

– Пожалуйста, не надо… Это было последним напутствием моих покойных родителей. Они завещали мне уважать других, чтобы и меня уважали… – Ее голос задрожал. – Оставаться… добрым человеком…

Тут она не выдержала и разрыдалась. Кан Юджин еле сдержала рвущийся наружу смешок.

– Так что, ты хочешь, чтобы я привязал тебя вместо нее?

– Нет, не хочу, но…

Взгляд коменданта приковал ее к месту. Она представила себе, как, привязанная к столбу, будет терпеть это унижение. Сколько времени прошло? Десять секунд? Тридцать? Наконец под прицелом тяжелого взгляда она медленно направилась к столбу, как человек, идущий на эшафот. Плюнула. И, плача, развернулась и зашагала прочь. Весь ее мир был разрушен навсегда… Тогда никто не догадывался, что в будущем именно эта ученица всегда будет одной из первых вызывающихся участвовать в такого рода публичных наказаниях. С ожесточенным выражением лица топтать и плевать в других – и все ради собственного выживания.

– Твоя очередь. – Комендант равнодушно посмотрел на Кан Юджин, которая с нескрываемым презрением взглянула в ответ. Их взгляды словно столкнулись в схватке; из их глаз, казалось, сыпались искры. Впрочем, заранее было ясно, кто победит в этом безмолвном противостоянии.

– Ну на хер! – кинула она в лицо коменданту и плюнула Елисее в лицо.

Та самая Юджин, которая так жалела Елисею, приговаривая, что надо очень сильно отчаяться, чтобы пойти на убийство отца, плюнула ей в лицо…

Теперь остался только один человек – Хан Соджон. Комендант подошел к ней вплотную, но она не отступила под его напором, направив все силы на то, чтобы унять дрожь в ногах. Их взгляды встретились. Сама того не заметив, Соджон начала молиться про себя. Опустила глаза, чтобы он не прочитал в них беспокойство, тревогу, страх и ужас. Комендант стоял молча, не двигаясь.

Наконец Хан Соджон заговорила. Она пыталась подавить все эмоции и придать голосу спокойный тон, отчего он казался ниже:

– Привязывайте.

Наконец-то она смогла это произнести. Закрыла глаза. Уж лучше пусть в нее плюют, чем ей придется самой такое сотворить. Сделала ли она это ради Елисеи? Конечно же нет – ради спасения собственной души. Как отметил кто-то из известных психологов, самая опасная ошибка – это выплескивать тень, живущую в сердце, на окружающих.

Инстинкт насилия, покрытый тенью, бесконечная одержимость выживанием. Хан Соджон не хотела быть поглощенной этими чувствами и, будучи в их плену, оправдывать себя тем, что Елисея действительно оступилась и должна быть наказана, и что сама-то она только выполняет предписание и в этом нет ее вины. Она ясно