Детектив Киёси Митараи - Содзи Симада

К ним присоединилось двое реквизиторов, и, обливаясь потом, они все вместе забрались на самый верх декорации. Аппаратура была на месте, ни один болт не исчез. Как и говорил Оливер, пространство под верхушкой было заполнено большими черными механизмами; весьма маловероятно, что кому-то удалось бы проникнуть туда, предварительно не сняв внешнюю обшивку.

– Не думаю, что с аппаратурой что-то делали… – В голосе Оливера слышалась досада от того, что случившееся находилось совершенно за гранью его понимания. – Проклятье! Как же они, черт побери, все это устроили?.. Ладно, нам предстоит огромная работа. Сначала надо снять обшивку, иначе мы даже не сможем понять, возможно ли добраться до самого верха, не вынимая механизмы. – Оливер встал на стальной каркас прямо под аппаратурой. – Наша задача – чтобы от верхушки остался каркас.

– Есть, – сказал Уокиншоу.

– Не вся обшивка прикручена болтами. Кое-какие части посажены на клей. С ними будьте особенно аккуратны, поскольку позже мы будем восстанавливать декорацию. Не дай бог они разобьются – запасных частей у меня нет. Предлагаю снимать обшивку, начиная с уровня трех футов под механизмами. Выкрученные болты кладите в карманы и не теряйте, потом я соберу их у вас. Здесь я не могу сходить за новыми в «Хоум депо»[353].

– О’кей.

– Ну что же, джентльмены, расходимся вокруг. Майкл, Перри, принесите снизу проволоку и доски и соорудите нам здесь подмостки. Будем класть на них снятые детали.

Работа закипела. На деле все оказалось в разы утомительнее, чем они себе представляли. Один только демонтаж обшивки чего стоил. Параллельно они размышляли, кто и каким образом сумел провернуть такое невероятное убийство. Прошел час, за ним еще один, и вся ситуация начала казаться им еще более сюрреалистичной.

Как и сказал Оливер, если физически сильные мужчины были готовы на рискованное для жизни приключение, то, вероятно, они могли насадить тело Ларри на меч, не вынимая механизмов. Но все равно для этого требовалось снять обшивку, не говоря уже о том, что Ларри к тому моменту должен был быть уже мертв.

Утром стоял штиль, однако сейчас им в лицо ударял морской ветер. Через образовавшуюся в обшивке щель они увидели катер с актрисами и помощниками Тофлера, скользивший по морю обратно на берег. В конечном счете и сегодня до съемок не дошло. Будущее «Саломеи» было весьма и весьма туманным.

Между делом Уокиншоу заговорил с Оливером:

– Оливер, насчет Леоны…

– Да? – отозвался тот, не прекращая работать.

– Она просто потрясающе сыграла сцену, где Саломея прижимает к себе голову. Эрвин был очень доволен.

– Ага. Даже назвал это игрой от бога… Режиссеры такими комплиментами не разбрасываются. Ничто их так не радует, как хорошо исполненная сцена.

– Один вопрос: как же ей удалось настолько хорошо вжиться в роль?..

Судя по глазам Оливера, он понимал, куда клонит Уокиншоу.

– Полагаю, все благодаря ее таланту.

– Разумеется, она талантлива. Безумие, свойственное убийцам, тоже можно принять за талант.

Оливер фыркнул.

– Что ты хочешь сказать, Ричард?

– Так когда же она заметила, что в ее руках никакой не реквизит?

Повисла пауза. По виду Оливер сосредоточился на работе, но спустя некоторое время он снова заговорил:

– Думаю, меня как художника-постановщика это не касается. Но как-то не верится, что она ничего не заподозрила во время съемок сцены.

Внимательно посмотрев на Оливера, Уокиншоу сказал:

– Я тоже так считаю.

– Возможно, в какой-то момент она и поняла, что что-то не так.

– Но без малейших колебаний доиграла до конца.

– Думаешь, ей следовало остановиться?

– Нормальная актриса так и поступила бы.

– Не соглашусь. После команды «Мотор!» хороший актер будет оставаться в образе, что бы ни случилось. Даже рискуя собственным здоровьем. На съемках «Полуночного ковбоя» Дастина Хоффмана едва не сбило такси на перекрестке. Однако он ничуть не смутился и лишь закричал на таксиста, продолжая играть своего персонажа.

– Только вот в нашем случае это не такси. Погиб человек, к тому же чудовищным образом. Обычный человек в ужасе остановил бы съемку.

– Но героиня Леоны совсем не такая. Она играет Саломею, самую безумную женщину в истории. Для актеров, исполняющих таких персонажей, нормально погружаться в роль с головой. Жаль, что из-за этого им приходится терпеть нападки.

Разговор снова ненадолго прервался.

– О’кей, тогда больше не буду ходить вокруг да около. По-моему, Эрвин так восхитился, потому что на самом деле Леона не играла.

Оливер в ужасе посмотрел на Уокиншоу.

– Она с самого начала знала, что у нее в руках настоящая голова Мирандо. И именно поэтому не стала прерывать сцену.

Не зная, как реагировать, художник-постановщик молча продолжил работать.

– Вот и весь секрет бесподобной игры Леоны. Втайне зная про голову, она пришла в экстаз. Не бог в нее вселился, а дьявол. Она сумасшедшая.

– Даже если у нее проблемы с головой, разве она не профессионал своего дела? Она прониклась своей ролью. У всех актрис есть какие-то заскоки. Для такой работы необязательно иметь стопроцентно здоровую психику.

– Вдумайся, она все понимала…

– Ну и что с того? Если так и рождается блестящая игра, то на месте режиссера я скорее взял бы такую актрису, нежели вежливую и скромную, но не умеющую довести дело до конца. И потом, она наверняка все поняла, лишь когда ощупала голову.

– Послушай, Оливер…

– Нет, это ты послушай. Ты не видишь разницы между актрисой – то есть творческой личностью – и официанткой.

– Это не так. Но подожди, я не договорил…

– Ну? Я весь внимание.

– Я согласен с тобой: на момент начала сцены она знала, что в руках у нее не бутафория. Это мы стояли в шестидесяти футах и не могли такое рассмотреть. Ее поведение ты объясняешь профессионализмом; что ж, вполне убедительно. Но что, если причина в другом?

– Если ты имеешь в виду, что она чокнутая, то я возражу. Такова специфика актерского дела. И не надо все списывать на психические расстройства.

– Подожди, Оливер. Вот я и перехожу к самому главному. Говоря «с самого начала», я имею в виду, что про голову она узнала задолго до того, как Эрвин дал команду снимать.

– В смысле? – Впервые за все это время Оливер остановился и повернулся к Уокиншоу.

Они оба молчали. Взгляд Оливера стал напряженным. От череды странных происшествий нервы начинали шалить.

– Конечно, это лишь мое личное мнение…

– Да понял я уже, хватит мяться!

– Леона знала, что Мирандо мертв, а бутафорскую голову и его собственную поменяли местами. А значит, ее «игра от бога» была спланированной постановкой.

Оторопев, Оливер резко заткнул инструменты за ремень джинсов. Такая гипотеза даже не приходила ему в голову, поэтому он не знал, что ответить.

– То есть… По-твоему, она знала обо всем еще прошлой ночью?

– Именно.

– И не сказала нам ни слова?

– Да. Думаю, ты и сам заметил, что в последнее время она как-то странно себя ведет.

– Но почему она молчала? И как могла узнать об этом заранее? Какой ей смысл это делать?

– На все твои вопросы есть лишь один ответ.

– Хватит говорить загадками. В голове столько вопросов, что сейчас у меня взорвется мозг.

– А какой был толк Джеку-потрошителю вспарывать животы одной женщине за другой? За что Бостонский душитель[354] убивал своих жертв?.. Не думай, что мне доставляет удовольствие говорить все это. Я тоже в ужасе. Но я не могу держать это в себе… Говоришь, она творческая личность? Может, в некотором смысле и так. Есть на свете убийцы, которые делают из своего преступления произведение искусства – подобно тому, как Микеланджело ваял Давида, а да Винчи рисовал «Тайную вечерю». Только свои полотна они создают не кистью и краской, а ножом и кровью. Никакой выгоды в обычном смысле этого слова здесь нет. Эти убийцы переживают такую эйфорию, которую нам, обычным людям, никогда не понять. Для них это творения ради творений.

– Неужели ты считаешь, что Леона одна из них?..

– Взгляни на кадры – ты и сам поймешь. Она была настолько упоена, что едва не потеряла сознание.

– Тебе надо работать с менее талантливыми артистами. Не представляю, каково хорошим актерам играть убийц, если кто-то вроде тебя всякий раз будет видеть в них преступников.

– Оливер,