Пропасть - Роберт Харрис

– Генри, это ужасно, – сказала Марго пугающе спокойным тоном.

– Да! Ужасно, ужасно… Секретные военные сведения выложены на первой странице на всеобщее обозрение. Подумать только, какое горе это причинит родным!

– Это точные данные? – спросил Монтегю.

– Более или менее точные, да… Тем более непростительно.

– Что-то более или менее точное в «Таймс»? – пробурчал Монтегю. – Это само по себе уже достойно экстренного выпуска.

Но премьер-министр был не в том настроении, чтобы оценить его шутку.

– Как это вообще прошло цензуру? Попробуйте связаться с Ф. Э. Смитом и спросите его, какого черта происходит?!

Он вышел из столовой и прошелся по парку. Его всегда успокаивал вид с террасы на бесконечную игру света и тени над болотом, тянувшимся до самого Английского канала. Тысячу лет люди смотрели на эти просторы и будут смотреть еще через тысячу лет, когда и сам он, и его проблемы давно позабудутся. Успокоившись, премьер-министр вернулся обратно. Монтегю говорил по телефону с Ф. Э. Смитом, парламентарием-юнионистом, который представлял в суде интересы Реймонда при расследовании происшествия с речным пароходом, а теперь возглавлял правительственное пресс-бюро. Смит не только подтвердил, что разрешил публикацию, но и похвастался со свойственным ему самодовольством, что добавил к ней пару строк от себя, чтобы оживить набор в армию.

– Как нам вообще пришла в голову идея назначить его? – спросил премьер-министр.

– Он лучший друг Уинстона. И еще Нортклиффа, конечно.

– Нортклиффа?

Премьер-министру ненавистно было само имя этого агрессивного, надменного, вульгарного и очень опасного человека.

Во второй половине дня Хорвуд отвез их с Марго в большой военный лагерь возле Фолкстона навестить раненых, недавно эвакуированных из Франции. В таких делах Марго всегда проявляла себя лучше, нежели он сам: сидела на краю койки, беседовала с раненым так просто и естественно, словно это был егерь из ее фамильного поместья в Шотландии. Сам же премьер-министр становился косноязычным. Скромность и отвага этих обычных людей растрогали его. Это из-за них он пошел в политику, ради них бился за введение всеобщей пенсии по старости, чтобы они не кончили жизнь в нищете. Лежавшие здесь в основном получили легкие ранения. Тяжелораненые все еще оставались во Франции, в полевых госпиталях. Полковник Пятого уланского полка, которому прострелили ногу, рассказал ему, что два дня назад видел Энтони Хенли живым и здоровым. В палате воняло дезинфекцией. После посещения раненых премьер-министр заскочил в кабинет начальника лагеря, чтобы позвонить в Пенрос и сообщить Сильвии хорошие новости.

Вечером после обеда, уже затемно, вместе с Монтегю он уехал из замка в Лондон. Неподалеку от Мейдстона фары высветили разбитую машину и семью из четырех человек, беспомощно стоявшую на обочине. Неожиданно для себя премьер-министр подал Хорвуду сигнал остановиться. Выбрался из автомобиля и направился к потерпевшим спросить, не нужна ли им помощь. Дети плакали, и без всяких слов было ясно, что помощь нужна. Хорвуд достал веревку, и «нейпир» дотащил их до ближайшей деревни. Родители решили, что должны остаться с машиной, и премьер-министр предложил довезти детей до города. Мальчику было двенадцать лет, девочке – восемь, смышленая малышка напомнила премьер-министру Вайолет в ее возрасте. Она сидела у него на коленях и щебетала на кокни о том, как они всей семьей отдыхали в Маргите. Оказалось, что семья живет рядом с бакалейной лавкой в Луишеме и там их ждала тетя. Убедившись, что дети благополучно зашли в дом, премьер-министр вернулся в машину.

– Эти люди так и не поняли, кто вы такой? – спросил Монтегю.

– Надеюсь, что нет.

– Знаете, мы должны сообщить об этом прессе. Получилась бы отличная статья.

– Что за дурацкая идея! Зачем? Только для того, чтобы Нортклифф напечатал статью в «Дейли мейл» и продал несколько лишних экземпляров? Не могу представить ничего хуже. – Премьер-министр закрыл глаза.

Оставшаяся часть поездки прошла в молчании. К полуночи они вернулись на Даунинг-стрит.

Понедельник выдался скверным.

Начался он с того, что Китченер принес телеграмму от сэра Джона Френча, в которой тот признал свою армию разбитой и просил разрешения отвести ее с линии фронта в Ла-Рошель.

– Но это же намного дальше, чем Гавр! – возмутился премьер-министр. – Через всю страну, на Атлантическое побережье.

– Он потерял самообладание, – ответил Китченер. – Или рассудок, а может, и то и другое сразу.

– Мы не можем просто все бросить и бежать. Это было бы подлое предательство Франции. Я вынужден просить кабинет министров отказать ему.

Когда он зачитал телеграмму на утреннем заседании, министры, чьи нервы и так уже были на пределе после воскресного выпуска «Таймс», взорвались возмущением, тревогой, агрессией и паникой. Премьер-министр позволил им выплескивать эмоции целый час, а затем объявил, что военный министр сообщит командующему о том, что его предложение неприемлемо и весь мир может подумать, будто Британия бросила Францию, но мы должны стоять до конца.

Потом он никак не мог сосредоточиться, весь день ожидал ответа Френча, описывал Венеции последние новости (все это строго секретно), просматривал список из восьмисот погибших, отыскивая там сыновей своих друзей. Вяло поклевал ланч, а следом и обед, потом рассеянно играл в бридж с министром образования, стараясь поддерживать светскую беседу. Незадолго до полуночи Бонги сообщил, что ему звонили из ведомства Китченера и обещали скоро принести ответ от Френча.

Премьер-министр отложил карты:

– Найдите Уинстона, министра внутренних дел и министра финансов и скажите, что я жду их всех в зале заседаний.

Он допил бренди. Сегодня он переусердствовал со спиртным, но был еще не настолько пьян, чтобы не осознавать этого. Медленно спустился по лестнице, постояв немного на повороте и держась за перила, чтобы прийти в себя. На мгновение в памяти всплыли те солдаты, которых он видел в госпитале, тысячи жизней, повисших теперь на волоске. Но он не мог позволить себе задержаться на этих воспоминаниях, должен был подавить их. Дело решено, люди пошли на верную смерть, и нужно просто довести все до конца.

Уинстон появился первым, бодрый, как всегда. «Вот человек, созданный для войны, – подумал премьер-министр. – Вот человек, который явственно наслаждается каждой ее минутой, даже минутой катастрофы». Следующим был Маккенна, а Китченер, во фраке с белым галстуком, пришел прямо со званого обеда в Сити. В руке он держал телеграмму и был, видимо, раздосадован присутствием других министров.

– Можно начинать?

– Мы должны подождать министра финансов.

– Должны? У нас не так много времени.

– Почему? Что пишет сэр Джон?

Китченер зачитал вслух:

– «Я не понимаю, почему должен снова идти на риск полной катастрофы, чтобы еще раз спасти французов». – Он подтолкнул телеграмму по столу к премьер-министру. – Френч