Детектив Киёси Митараи - Содзи Симада

Возможно, какие-то моменты я помню неточно. Если будут ошибки в цифрах, покорно прошу простить меня. А история такая. В интернат для слабоумных в Нью-Джерси поступила одна девочка. Психолог, заинтересовавшийся ее диагнозом, досконально исследовал ее жизнь и родословную. Наконец он вышел на человека по имени Мартин Калликак, сражавшегося в Войне за независимость. С него он и прослеживал ее род. На фронте Калликак изнасиловал слабоумную женщину, и та родила от него ребенка. Психолог составил список всех потомков Калликака от связи с умственно отсталой женщиной. Всего их было четыреста восемьдесят, и только сорок шесть из них – меньше десяти процентов – были честными людьми. Остальные же стали преступниками или проститутками.

После демобилизации Мартин Калликак вступил в законный брак с другой женщиной. Потомков от их союза было четыреста девяносто шесть. Врач тщательно исследовал их биографии и в результате обнаружился поразительный факт: из четырехсот девяноста шести человек лишь трое вели непотребную жизнь. Все остальные были медиками, юристами, судьями, педагогами или предпринимателями. Это служило доказательством того, что дурная кровь передается по наследству.

Конечно же, все это я говорю применительно к Леоне. Ее отец шотландец. Есть у меня приятель, много знающий о японском шоу-бизнесе. По моей просьбе он провел небольшое расследование – и выяснил, что ее отец тоже был извращенным убийцей. Живя в Шотландии, он похитил беззащитную девочку, убил ее, расчленил и замуровал в стене собственного дома.

Вокруг поднялась суматоха.

– Однако и это не всё. С окончанием Второй мировой он перебрался в Японию, но и там забавлялся тем, что похищал сирот, убивал их и делал из них чучела у себя в подвале[356].

Все в ужасе вскрикнули и стали переглядываться.

– Волосы встают дыбом, правда? Возможно, вы заподозрили, что я все это выдумал. Однако это чистейшая правда. Можете сами спросить у Леоны. У нас есть немного времени, прежде чем она будет передана в руки полиции… Думаю, теперь вы поняли, почему я сослался на историю Калликаков. Леона явно унаследовала отцовские гены. С той разницей, что ее отец жил не в годы Войны за независимость, а совсем недавно.

– И что случилось с ее отцом? Его отправили в психбольницу? – спросил Оливер. Уокиншоу медленно покачал головой.

– Отнюдь.

– Тогда что же?

– Конечно, это просто слух, никто точно ничего не знает… Но, говорят, его убили.

Послышались напуганные голоса.

– Кто? – спросил Винсент.

– Мать Леоны.

От этой шокирующей информации все вновь всполошились.

– Вот это скандал! – воскликнул Адольф Мейер. – Если написать об этом книгу, она точно станет бестселлером.

Уокиншоу спокойно кивнул. Посчитав, что его речь произвела на всех глубокое впечатление, он не стал продолжать.

– Я страшно разочарован, – заговорил Берт. – Все мы любили ее талант, красоту и живой характер. Поначалу она заинтересовала меня, поскольку тоже была из Азии, но в какой-то момент я забыл об этом. Она была из тех актрис, кто появляется на горизонте раз в десять лет. Блестяще играла, умела и петь, и танцевать – равных ей в Голливуде не было. Жаль, что из-за такого скандала ее звезда угаснет… Вряд ли ей отмыться от такого. Все, что ее ждет по возвращении в Лос-Анджелес, – это газовая камера в Сан-Квентине[357]. Подумать только, впервые в истории будут казнить голливудскую звезду! Скандал будет покруче убийства Кеннеди… И все же давайте подумаем. Должны ли мы молча толкать такую талантливую актрису навстречу ее судьбе? Может, нам следует что-то сделать для нее?

– Нет, – моментально ответил Уокиншоу. – Это заслуженное воздаяние за ее поступки. Милосердие с нашей стороны состоит в том, что мы не будем самолично привязывать ее к кресту, обливать бензином и поджигать.

Только сейчас все заметили, что комната начала окрашиваться в тусклые краски рассвета. Керосиновые лампы светили не очень ярко, но сейчас все вокруг было хорошо видно и без них.

Собравшимся в комнате казалось, что выжженная пустыня раскинулась не только вокруг, но и внутри них самих. Незаметно для всех Леона, молчавшая все это время, свалилась на кровать лицом вниз. Было непонятно, спит она или нет.

– До сих пор мы уважали ее как талантливую актрису и исполнительницу главной роли, – заговорил Берт. – А сейчас все разом перевернулось с ног на голову, и мы обращаемся с ней как с животным. От этого мне крайне неловко. В любом случае нервы у нее на взводе, она измождена. Как джентльмены, мы должны…

– Мы в таком же состоянии. Она преступница, и какие бы смягчающие обстоятельства ни нашлись, ее все равно ждет смертная казнь. Она зашла слишком далеко. – Сказав это, Уокиншоу начал расхаживать по узкому пространству перед стульями. – Даже если маньяк – знаменитость или потомок европейских аристократов, нельзя освобождать его от веревки, газа или смертельной инъекции за убийство. Его общественное положение никак не уменьшит горе родственников жертвы.

Внезапно Уокиншоу прекратил ходить. Его взгляд сосредоточился на полу в одной точке. Затем он попытался протиснуться между стульями Майкла Бэрри и Перри Боно, и те слегка подвинулись и отклонились.

– Питер, подай-ка мне свой фонарик.

Взяв его, Уокиншоу посветил на пол в углу, куда лучи с улицы не доходили. Присел на корточки и начал ощупывать пол. Все устало смотрели в его сторону. Среди них он один фонтанировал деятельной энергией.

Уокиншоу поднялся и направил свет фонарика на потолок, где располагался проход в башню. Внутри квадратного отверстия виднелся серый люк – тот самый, что не открывался. С места, где все сидели, им не было заметно ничего подозрительного наверху, поэтому они не понимали, что так взбудоражило Уокиншоу.

Запихнув фонарик в карман пиджака, оператор-постановщик стал взбираться по металлической лестнице на глазах у коллег. После того как его голова исчезла в темной нише, он снова достал фонарик и тщательно обследовал углубление. Снова положив фонарик в карман, начал надавливать на люк. Ничего не выходило, поэтому он поднялся на одну ступеньку вверх и принялся изо всех сил давить в люк плечом.

– Сэм, подсоби-ка… Еще немного, и он откроется.

Все недоуменно смотрели на Уокиншоу, гадая, что же должно произойти, когда люк откроется. Тофлер сидел, опершись подбородком о спинку стула впереди и не имея никакого желания что-либо говорить.

Пройдя через толпу, Сэм Ходжес подошел к стене и неспешно поднялся по лестнице. Его мускулам вполне можно было позавидовать – когда-то ему даже доводилось бороться за титул Мистера Америки. Когда он встал на одну ступень с Уокиншоу, все заволновались, что лестница может обрушиться.

Вдвоем они просунули головы в темное углубление под потолком. Снизу было видно, как после команды Уокиншоу они изо всех сил напряглись, пытаясь открыть люк. Для всех остальных было загадкой, почему оператор-постановщик так заинтересовался потолком.

– Что там такое, Перри? – спросил Тофлер реквизитора. Кажется, никто из присутствующих не был подавлен так сильно, как он. Точно так же, как Уокиншоу, Перри Боно присел на корточки возле лестницы и тщательно ощупывал пол.

– Точно не знаю, но тут черное пятно. Видно не очень хорошо, но это может быть и кровь…

При этих словах все напряглись. Тут сверху раздался крик Уокиншоу:

– Есть!

Благодаря помощи Сэма проход в неприступную башню Красного флигеля был открыт.

Нетерпеливо взобравшись по лестнице, Уокиншоу снова зажег фонарик и принялся светить им в башне.

– Господи помилуй! – закричал он в таком ужасе, что все повскакивали со стульев.

Ноги Уокиншоу медленно поднялись по трем последним ступенькам, а затем все его тело исчезло в проходе наверху. Дальше была очередь Сэма. Тот тоже поднялся по лестнице и остановился посередине люка.

– Господи! – издал он такой же крик.

Словно подстегнутые этим голосом, люди снизу гурьбой переместились к лестнице. Тут до них долетел голос Уокиншоу:

– Сторожите Леону! Ни в коем случае не дайте ей сбежать!

Ллойд Фарлоу и Джон Трэвис подошли обратно к Леоне, в ступоре лежавшей на кровати.

Единственным человеком, который так и не встал, был Эрвин Тофлер. Он съехал на краешек сиденья и облокотился о спинку стула, всем своим видом показывая, как ему все это надоело.

– Эрвин!

Его