Аллегро. Загадка пропавшей партитуры - Ариэль Дорфман

– Это твоя специальность? Ходить на кладбища? Приносить известия о смерти? Сначала мой брат, потом Абель – кто будет следующим?

Меня подмывает сказать ей, что им буду я, что когда она в следующий раз услышит мое имя, то будет скорбеть о моей кончине, однако желание предсказывать такие мрачные вести испарилось: ее неисправимый оптимизм оттеснил и прогнал мои печальные мысли. Они могут вернуться, завтра они, несомненно, снова будут меня душить: вдруг еще один наш ребенок умрет, вдруг Констанция снова будет так тяжело болеть, вдруг, вдруг, вдруг. Однако сейчас они меня оставили, эти угнетающие мысли, они утекали от меня, словно поток после грозы. И к тому же мне хочется расспросить ее о Генделе. Говорил ли ей Абель во время этого визита о встрече с Генделем, которая у него была перед самой смертью Генделя? Не окажется ли это, наконец, разгадкой?

– Ни слова.

– Ни слова?

Она опять засмеялась. Поддразнивая меня. Конечно, Абель рассказал об этой встрече – сразу после того, как спел ей арии Сусанны из оратории Генделя. Не только для того, чтобы впечатлить ее своим свиданием со столь знаменитым композитором, но и потому, что ее собственный отец, Себастьян, сыграл в этой истории звездную и неожиданною роль.

Я затаил дыхание, боясь поверить удаче, счастливому совпадению, Божьему промыслу. Мертвецы, мертвецы. Через нее свое слово скажут мертвые: Абель, Гендель, Иоганн Себастьян Бах, Кристель, Джек Тейлор – все те, кому есть что сказать мне из могилы, поразительная цепь голосов несла мне эту историю.

Потому что, как оказалось, Гендель пригласил Абеля к себе на Брекен-стрит (Брук-стрит, поправил я ее), да, на Брук-стрит. И пока Абель ждал внизу, чтобы его проводили в комнату, где находился в изоляции композитор, больной и прикованный к постели, он завел знакомство (увы, недолгое) с юной сопрано, Кассандрой Фредерик, которую в тот четверг позвал к себе Гендель. Гендель отправил ей какие-то отрывки из последней написанной им оратории… «Иегудиил»? «Иешуа»? («Иевфай», уточнил я), точно, название было именно такое, «Иевфай». По словам Кассандры, Гендель хотел услышать два отрывка. «Он плох, – добавила она. – Уверен, что скоро умрет».

Сусанна спросила, интересны ли мне все эти детали. Поскольку это касалось ее отца, она дорожила каждым словечком из рассказа Абеля, но, может, я предпочту сразу перескочить к концу и…

– Все, – ответил я. – Ты не представляешь себе, как долго я ждал, чтобы услышать все целиком.

Она пожала плечами: ей было не привыкать к причудам музыкантов, их одержимости друг другом. Ей нравилось дарить людям удовольствие, так что она не станет пропускать ни одну грань истории.

Кассандра вручила Абелю партитуру, чтобы он убедился: Гендель действительно выбрал зловещие арии. Опасения Абеля подтвердились, когда чуть позже их с Кассандрой привели к Генделю. Слепой композитор полусидел на подушках и был ужасно подавлен, расстроен, изнурен и во мраке. Он оживился, услышав голос Кассандры. «А, ты пришла, чтобы подарить мне мою собственную песню, чтобы я мог над ней поразмыслить и пораздумывать. Ну же, моя милая сопрано, ты должна спеть мне эти строки, спеть их так, словно мир вот-вот погибнет, что правда для меня. А вы, мистер Абель, вы должны задержаться и высказать мне ваше мнение так, словно оно исходит от вашего ментора, самого Лейпцигского Баха».

Тут Сусанна прервалась.

– Ты слышал эту ораторию?

Я соврал: сказал, что не слышал. Зачем мне обременять ее историей отца, который жертвует своей дочерью из-за обещания, данного Богу, зачем усиливать ее боль? И это ведь может помешать ей продолжить тот рассказ о визите Абеля к умирающему Генделю, который она ведет сейчас.

Абель был впечатлен, как он сказал Регине Сусанне Бах, теми двумя отрывками из оратории, которые спела Кассандра. Первая была из самого начала «Иевфая». Эта оратория начинается драматическими словами: «Пусть будет так». И Гендель кивнул, услышав эту строку, попросил ее повторить ее и произнес эти слова в унисон «Пусть будет так, пусть будет так». И потом сказал: «Я написал музыку на эти слова. Они такие правильные, что я попросил автора либретто повторить их в оратории несколько раз. А теперь второй отрывок, Кассандра, второй».

И сопрано спела «Сколь темны, Господи, твои веленья! Скрыты от смертного взора они все!»

Сусанна поджала губы, стараясь вспомнить поточнее:

– Дальше там… что-то о радостях, превращающихся в горести, о победахы, оборачивающихся вскорби. И слова: «Что есть, то правильно».

Я мог представить себе происходящее по рассказу Сусанны, передававшей мне слова Абеля.

Гендель дождался ухода Кассандры, а потом повернулся к Абелю и сказал: «Знаете, я как раз писал музыку к этим строкам, к этим самым стихам – “скрыты от смертного взора они”, – когда ослеп. Мой левый глаз спался, а правый затуманился. И я не смог продолжать. Назавтра больше нет рассвета, завтрашний рассвет, я больше не могу. Десять дней я ждал, ждал, чтобы зрение вернулось само. И оно вернулось, мое зрение восстановилось без врачебной помощи, и я понял: Господь не желает, чтобы я томился в вечной ночи, мне не суждена слепота. Он пожелал, чтобы я завершил “Иевфая”, Ему было угодно то, что Его воин готов убить самое ценное, зеницу своего ока. Этот человек готов склониться, как и я, как Иов, пред волей Бога. Но это был последний раз, юный Абель, последняя моя вещь. Все следующие восемь лет были бесплодны. Мне следовало его послушаться. Надо было послушаться вашего ментора, Иоганна Себастьяна Баха».

Абель спросил, что Гендель имеет в виду.

По словам Генделя, Бах написал ему письмо, отправил ему письмо, чрезвычайно странное. Гендель получил его через несколько месяцев после смерти Баха.

– Письмо? – Я настолько взволновался, что не смог сдержаться и перебил Сусанну. – что в нем было?

Абель задал точно такой же вопрос.

«Бог решил соединить их при рождении: настолько близких по годам, настолько близких по городам, где впервые увидели свет. Господь сделает их близнецами в темной пучине радости, объединит нас в единое целое, если только ты меня послушаешь. Тебе не нужно бояться слепоты».

И что еще?

«Все – песня».

Сусанна повторила слова, которые ее отец послал Генделю. «Все – песня».

И потом – молчание. Ее, ее отца, Абеля, Генделя.

– И это все? – спросил я.

Сусанна тоже спросила об этом у Абеля, а Абель – у Генделя, и Гендель искал ответ в своих воспоминаниях о письме